По комнате прокатилась волна
горячего воздуха, и Альга, несмотря на градом катящиеся
слезы, скорректировала направление и ударила вновь.
Она услышала у себя над ухом оглушительный вопль,
на стену брызнула кровь, раненый противник стал видимым,
прыгнул в коридор, едва не сбив человека, стоявшего
в дверях, и исчез.
– Ты жива?! – Райл
склонился над плачущей от боли девушкой. – Мелот!
Что с твоими руками?!
– Шила… Посмотри…
– Держись! – сказал он
и устремился к лежащей без движения Ходящей.
Рубиновый песок медленно оседал
на пол и мебель. Альга, пошатываясь, подошла к двери
и, захлопнув ее, закрыла на засов,
но не почувствовала себя в большей безопасности.
Ее ногти посинели и уже начали слезать, на пальцах
появились волдыри от ожогов. Каждое движение причиняло
боль.
– Она жива! – крикнул
Райл. – Кровь пустяки. Царапины!
– Что это было?! –
Альга уже сидела на коленях перед потерявшей сознание
Шилой.
– О каком Целителе шла
речь? – в свою очередь спросил Огонек.
– Не знаю. Спасибо,
что отдал жар своей «искры». Без тебя бы я
не справилась.
Он улыбнулся:
– Ты просто молодец!
Я ничего подобного не видел. – Молодой человек,
подняв с пола, поднес к глазам рубиновую песчинку. –
Эта штука нападает только на тех, кто сотрудничает
с Бездной? Кто тебя этому научил?
Девушка лишь покачала головой.
Не время сейчас что‑то
объяснять. Они по‑прежнему в опасности.
А еще юная Ходящая думала, почему
спутник гонца не напал на нее по дороге, когда у него была такая
возможность, а рискнул влезть в Клык Грома, где несравнимо
опаснее.
Проклятое тело преподнесло Тиф
очередной «сюрприз» и решило испытать новую хозяйку
болезнью.
Последний раз Дочь Ночи хворала
Бездна знает сколько веков назад и уже успела напрочь забыть
отвратительные ощущения. Она чувствовала себя старой
развалиной, по костям которой галопом проскакал кавалерийский
полк. Убийца Сориты беспрерывно кашляла и чихала, но это
было мелочью по сравнению со страшной ломотой
в висках и бесконечным ознобом. Ей хотелось забиться
в какую‑нибудь нору и умереть там, в покое, тепле
и уюте.
Вместо этого приходилось трястись
в седле, терпеть порывы ледяного ветра, прятать лицо
от ледяных снежинок, делающих кожу на щеках
бесчувственной, и проклинать недружелюбные горы, которые
вызывали у нее отвращение, с каждым днем все больше
и больше превращающееся в ненависть.