С дежурства у города решили снять всех. Последним туда
сходил Бык, и он же доложил:
-- Да как ни странно, особого переполоха нет, а поисковые
группы к берегу даже не отправляли. Наоборот, их две было, и все в
джунгли ушли, глубже туда, к центру материка. Просто здесь, на
береговой, ни поселений толком, ничего. Группы уже вернулись и все
затихло, больше не отправляют.
-- Ну, и ладно. Топай вон в палатку, чтобы очередь не
пропускать.
***
После сеанса Рим валялся на пенке в тени палатки и
мысленно грыз себя за собственную жадность – голова болела.
Конечно, это не сравнить с теми мучениями, с которыми они учили
испанский, но все же состояние было пакостное, а обезболивающие
таблетки он никому не давал и, соответственно, не мог принять сам.
Даже жрецу было отказано в избавлении от головной боли. Побоялись
не угадать с дозой. Но Ксен вынес это неудобство вполне
мужественно.
Все же у медикаментов срок еще два-три года, а головная
боль, пусть и сильная, вовсе не повод расходовать неприкосновенный
запас. Восстановить его они точно не смогут.
Сердобольная Анжела, заглянув за угол палатки, только
вздохнула и потащилась за водой. Из всех подручных средств от
головной боли в ее распоряжении была небольшая пластиковая миска,
куда она набирала прохладную воду из ручья, и тряпки, которые она
раскладывала на лбах болящих.
Из палатки вышел Цинк и со словами:
-- Твою же мать, когда это кончится? -- улегся рядом с
Римом прямо на песок.
Вообще, жаловаться было грех. Всем осталось еще по одному
сеансу, и с пятого на десятое отдельные слова они уже понимали. Но,
помня о том, как привыкали к испанскому, Рим знал: придется
основательно добирать разговорами.
Самая важная беседа с гостем состоялась ровно через три
дня после его похищения, правда уже к вечеру, когда Рим отлежался и
очухался от последней загрузки. Для антуража рядом по-турецки
сидели, посвечивая голубыми линзами, Задрот и Скрип.
Жрец, за эти дни насмотревшийся на вещи, поражающие его
ум, был готов для беседы как никогда. Пусть чужак со странным
именем Рим и говорил медленно, запинаясь, неправильно произнося
слова, но все же понять его было можно, если захотеть, а
Ксикохтенкатл хотел очень сильно. Ведь не зря же удивительные
чужаки выбрали его и с помощью какого-то божества за три дня
выучили язык. Более того, в знак особого расположения этот самый
Рим подарил жрецу новое имя. И сейчас обращался к нему именно
так: