Интересно, за стеной кто-нибудь есть?
Хотя что мне? Пусть смотрят.
Помимо стен, пола и потолка с ярко
горящими длинными узкими лампами, в помещении имеется только стол.
Серый, гладкий, холодный даже на вид. А посередине фигурная скоба,
к которой наручником пристегнут тот, к кому я пришла.
Он в тюремной робе (тоже серой —
какой же еще?), поза обманчиво расслабленная, но меня не обманешь,
вижу, что напряжен. Смотрит в упор единственным незаплывшим глазом.
Лицо ему вообще подправили знатно, однако автоматически обращаю
внимание на костяшки лежащей на столешнице руки — целехоньки. Его
били, он — нет.
— Оставьте нас наедине, —
оборачиваюсь к Маккинзи.
— Мисс Вейбер, — предупреждающе
качает головой, — это опасный преступник.
— Он пристегнут к столу, —
напоминаю.
А еще у него, кажется, сломана пара
ребер, а то как-то его чересчур перекосило на один бок, да и не
поверю, что в таких случаях бьют исключительно по морде. Не
сомневаюсь, что в документах будет сказано: «Оказывал сопротивление
при аресте». Жаль, что мой комм во всеобщей суматохе не записал сам
момент задержания, а то можно было бы прижучить местных еще и за
подтасовку фактов.
— Я буду за дверью, — сдается
капитан.
— Спасибо. — Расплываюсь в улыбке и
шаркаю к своей новой жертве.
Черт, не думала, что его так
разукрасят. С интервью на камеру будут проблемы.
Дверь за моей спиной со змеиным
шипением ползет к стене, закрываясь. Маккинзи и его помощники
остаются в коридоре.
Не переставая улыбаться, вышагиваю к
столу. Бывший красавчик, теперь, правда, заметно подрихтованный,
смотрит на меня в упор. Сначала в лицо, потом его взгляд спускается
ниже, на мгновение задерживается на разорванных на колене колготах
и уже затем добирается до тапок. Выражение лица не меняется, а вот
одна бровь ползет вверх. Давай еще посмейся, я тут при исполнении,
и мелкие издержки не в счет.
Решительно подхожу к столу и
протягиваю ладонь.
— Мистер Рассел, меня зовут Кайя
Вейбер, я журналист из «Пятого канала» Нового Рима…
— Я знаю, кто вы, — невежливо
перебивает меня заключенный.
У него приятный голос, люблю такие —
не бас и не писк. Чуть хрипловат, но, полагаю, если бы меня так
разукрасили, я бы тоже не разливалась соловьем.
В наручнике у мужчины только одна
рука, вторая лежит на колене, однако он не спешит подавать ее для
приветствия. Моя кисть зависает в воздухе. Как невежливо.
Ладно.