Прощу.
А вот дон Диего моё опоздание мне вряд ли
простит, как и Любош подобного провала после кучи потраченных денег и времени.
Соображать, Крайнова, надо было быстрее.
– Мой фотограф. Минута, и мы сможем
подняться.
Если интервью ещё в силе.
Сомнения Марека я, кажется, оправдала.
– Вашего фотографа у стола с закусками и в
компании очаровательной леди вы, боюсь, не найдете, я отправил его наверх.
Думаю, они со стариком сейчас заканчивают съемку. Мы будем как раз вовремя,
Квета, – Алехандро улыбается.
Подставляет локоть.
И пальцы, едва касаясь, на сгиб приходится
положить, оставить своё мнение при себе, вспомнить о работе и профессионализме,
что не позволяют вылить до сих пор полный бокал шампанского на голову
скучающего богатого наследника.
– Не сердитесь, Квета, – он просит
примирительно.
Тормозит на втором витке лестницы, куда
гостей не пускают два плечистых секьюрити и где нас уже не видно, поэтому руку
с локтя очаровательного внука дон Диего я убираю.
Но он удерживает.
Забегает вперёд и путь заграждает.
– Мне, правда, было интересно познакомиться с
вами до того, как вы испортите мнение о де Сорха-и-Веласко после общения с моим
стариком, – он признается, скользит пальцами по моей руке, опускается до
запястья, переплетает наши пальцы. – Я был в вашей редакции всего раз и
недолго, но больше всего услышал именно о вас. Ни об одном из камней я не
слышал столько увлекательных легенд и историй, сколько о Кветославе Крайнове. Вы,
в самом деле, знаете русский?
– В самом деле. Моя лучшая подруга живет в
России, – подтверждаю я на русском.
Чтоб на диковинную зверюшку в моем лице
смотреть было ещё интересней.
– Вы многогранны, как «Большая звезда Африки»[2]. Столько
восхищения, столько зависти и столько ненависти, и всё о вас.
– Вы что, перепутали кабинет главного
редактора с курилкой? – я да, хамлю, выгибаю иронично брови и руку вырываю.
Приподнимаю подол платья и по лестнице
взбегаю.
Вот только Алехандро де Сорха-и-Веласко
догоняет, но продолжить признательный монолог не спешит, доводит до кабинета и
дверь, кивая стоящему рядом очередному секьюрити, открывает, пропускает меня.
Произносит, когда мы равняемся, быстро:
– Ваш редактор прав, вы, действительно,
единственная, Кветослава.
Ещё неповторимая.
Знаю.
Слышала не раз и не два, поэтому, как
фыркнула бы лучшая подруга Дарийка, сердце его признания не трогают, заставляют
пройти мимо.