Вытянуть стихи хотел он.
– Дамы и господа, – я, раскланиваясь во
все стороны, получаю аплодисменты Дарийки и Ондры с Никки, – перед вами
выступает лучший чтец современности! Тэффи. «Семь огней»…
Семь камней.
Не самое любимое у Тэффи, но я читаю вдохновенно,
смотрю на Дима.
– …И бледнеет и горит, теша ум игрой
запретной, обольстит двуцвет заветный, лживый сон — Александрит… Ты, двуцвет,
играй! Играй! Все познай — и грех, и рай!.. Меркнет…
– Север, сафир, а не изумруд потом! – Дим
хмыкает снисходительно.
Получает по роже подушкой.
И отскочить от оскорбленного знатока Тэффи
я не успеваю, оказываюсь перекинутой через плечо головой вниз.
Визжу.
А Дим, кружась и крепко удерживая, хохочет,
продолжает за меня:
– …васильком цветет Сафир, сказка фей,
глазок павлиний, смех лазурный, ясный, синий, незабвенный, милый мир… Ты, Сафир,
цвети! Цвети!..
…цвети
сафир.
Изумруд и александрит.
Ещё рубин.
Топаз, аметист и, конечно, алмаз.
Семь камней в поэзии и семь камней в коллекции.
Я не могла ошибиться.
Вот только дон Диего молчит, даже когда я
заканчиваю, слишком долго он молчит, и тишина кабинета давит, стучит вместе с
начавшимся за окном дождём.
– Что ж… – он наконец заговаривает, отходит к
панорамному окну, отворачивается, – я думаю, мы попробуем, Кармен. Девчонка не
совсем бестолкова и тупа.
– А… – Кармен сказать не успевает.
Поднятая рука с блеснувшей печаткой её
останавливает, заставляет замолчать и отданное тихим голосом распоряжение
выполнить.
– Мальчишку проводи вниз, пусть сделает
снимки.
– Хорошо, – Кармен кивает.
Уходит.
Уводит Марека, оставляя меня наедине с
владельцем «Сорха-и-Веласко», что задумчиво разглядывает вечернюю Прагу.
Неприветливую в опустившихся промозглых
сумерках.
– В Праге холодная весна, slečna Krainova. Дождливая,
как у англичан… – дон Диего выговаривает с непонятной обидой, – и ещё более
мрачная. Вы, правда, любите Прагу, slečna Krainova?
– Правда, – я подхожу к нему, чтобы рядом встать
и начавшееся неправильно интервью сделать ещё более неправильным, – она восхитительна.
Особенно, когда распускаются пионы и зацветают каштаны.
– И когда же это случается? – он интересует
иронично.
– В мае, – я улыбаюсь невольно, делюсь своим,
личным, – май самый прекрасный месяц в году. Ещё нет летней пыли, толп туристов
и палящего солнца. Город дышит, пахнет весной до одури. Цветет. Жасмин, яблони,
вишня. Хочется жить и, забравшись на Петршин, раскинуть руки и закричать:
«Прага, я люблю тебя!»…