Империя и одиссея. Бриннеры в Дальневосточной России и за ее пределами - страница 57

Шрифт
Интервал


.

Последующие четыре года сибирской интервенции международных военных сил тоже не были мирными. Интервенция эта была прямым порождением Первой мировой войны. Провозглашалось, что нации-интервенты – Япония, США, Британия и Франция – намерены ограничить распространение советской власти (под абсолютным контролем Ленина) лишь западной частью России, тем самым обеспечив независимость Сибири и русскому Дальнему Востоку. Хотя происходило это за десятки лет до рекомендованного американским дипломатом Джорджем Кеннаном метода «сдерживания» коммунизма, сдерживание это фактически началось с интервенции.

Но под этими лозунгами у каждой страны-союзника имелись и собственные мотивы, причем немалую роль играло и обычное возмездие. Новое советское правительство внезапно подписало сепаратный мирный договор с Германией и Австрией (так называемый Брест-Литовский мир), и все союзники России – Франция, Англия, Соединенные Штаты и прочие – оказались в трудном положении стратегически, а Первая мировая меж тем продолжала полыхать.

Когда рухнула Российская империя, на огромном континенте образовался властный вакуум. Любая политическая должность на любом уровне стала целью для полудюжины различных политических партий, которые часто привлекали к себе сторонников угрозами и насилием. В то же время условием мирного договора с Германией для советского правительства стал отпуск 2,3 миллионов иностранных военнопленных. Страну затопил поток озлобленных, отчаянных и голодных людей, из которых на свою сторону могли вербовать и интервенты, и партизаны. Многие бывшие военнопленные были настроены яро про- или антибольшевистски; другие просто никак не могли вернуться домой. Именно так случилось с 45-тысячным чехословацким корпусом, направлявшимся во Владивосток, когда большевики, контролировавшие города вдоль Транссиба, начали останавливать их эшелоны. Чехословаки оказались заперты в глубине России и приняли решение пробиваться с боями на восток, чтобы там влиться в ряды интервентов.

К востоку же постепенно перемещался и вселявший ужас своей жестокостью казацкий атаман Григорий Семенов, поднявший мятеж в Забайкалье. Современник так описывал его:

Семенов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет, ко времени принятия мною полка, состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при мне месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой смёткой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров. Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели. Неглупому и ловкому Семенову не хватало ни образования (он кончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять, каким образом мог он выдвинуться впоследствии на первый план гражданской войны