– А вот ты зря бороду не оставил.
И тут же отвлёкся, поясняя Шанни:
– Ну, вы понимаете, дорогая… это такие деньки в начале лета: надо их поймать… – он поднял руку над столом и знобко сжал пальцы. – Чтобы позаботиться о вещах. Среди бебихов есть весьма ценные… кое-какие гобелены на исторические темы. В общем, вынесем на солнышко.
Шанни – полковой подпевала и тот бы замешкался – подхватила:
– Отдам распоряжения сразу после завтрака.
Иннан с лёгкой насмешкой оглядела отца и приятельницу. Что она подумала, даже сиру М. не дано прочесть.
Самое обидное, дядя оказался прав.
– Как всегда. – Самодовольно подтвердил он, спустя два дня на середине третьего, когда знаком велел доместикусу поснимать с верёвок во дворе развешанные цветные тряпки – сплошь раритеты.
– Как всегда. – Льстивым эхом отозвалась Шанни.
В лесть она подмешала усмешку, отчего похвала выглядела достовернее.
Вытирая шею за воротом, Билл вздохнул. А ведь дядюшка живёт тут с рождения, эта земля – его. Как бы они не пыжились, лучше, чем он, им не узнать всех подробностей договора Эриду со своими гражданами.
То, что так торжественно поименовал знаток дядя, и впрямь пришло – так и виделся громадный колышущийся великан, широкими шагами подступивший к замку и заключивший серую громаду в свои объятия.
Как будто вся влага, накопленная почвой, белый призрак снега и весенние ручьи, тёплые дожди прошлой осени, разом повинуясь волшебной палочке, поднялись и пропитали воздух.
Верхний слой океана перегрелся и решил совершить метаморфозу – ядовитый солёный туман поплыл над бесконечными водами.
Стало парко и душно.
Конечно, – о, конечно, – можно пойти в великолепные дворцы космодрома или незаметно удрать в город туарегов, придвинутый в последние две недели к самым границам командира. Там царствуют кондиционеры, которые исправны… вентиляция налажена и обновляется… озонаторы воздуха в каждом самом маленьком помещении.
Можно… но живут-то они в замке. Где всё обветшало и ковры, несмотря на то, что их своевременно и мудро проветрили и прокалили, начали заявлять о своём существовании. Невытравленная спитым чаем пыль десяти поколений, дух пролитых в гневе чашечек кофию – когда не заботились о социальных перегородках, – детских и щенячьих лужиц, клейстера от самодельных игрушек перед новогодними праздниками, всей семейной истории разочарований и амбиций, – эта слежавшаяся субстанция сильно шибала в нос, по выражению Энкиду, самого чувствительного к запахам.