Великая Жара в Глобусе показалась теперь так, пустяком вроде первой читки.
– Ну, где же дождь? – Ворчал Билл. – Безобразие.
Звезда плавила тени, и горы виделись помещёнными в стакан – как некогда глаз бармена, засёкшего входящих в утлый приют на окраине столицы Нибиру двоих разрушителей покоя. Не жара – жар был у природы, в котловине, как в кастрюле, поднялась температура у всех и всего.
Даже Ас слегка взлипал в своих белых рубашечках, хотя это было ему к лицу. Энкиду сделался сперва совершенно красным, а спустя пару дней пятнистым, в слезающей кожице. Тут и стало видно, как велика его красота. Выглядел облупившимся вечным шедевром на раскопках, извлечённым из потайных глиняных глубин. Нежная кожа не выдерживала натиска солнца и облезала до классически округлых мышц.
Что касается Билла, то он предсказуемо и постоянно жаловался – шипел, стонал, оттягивал ворот и старательно дул в собственные глубины. Пару раз он вознамерился перейти на, как он выразился, более лёгкую форму одежды, но взгляд и убийственное коротенькое замечание Аса зарубили его неизвестно где найденные штанцы на корню.
Ас знал, как обращаться с будущим монархом.
Билл тихо выругался и принялся доказывать, что —
– Чтобы ты понимал, настоящие военные летние брюки цивилизаторов времён первого великого восстания землекопов.
Ас охладил его взглядом – и это было к месту, учитывая экваторианскую липкость и влажность в Гостиной, куда они по привычке, приобретённой за время Яви и Нави, сползались к вечеру.
– Надеюсь, – сказал он и всё….
– Ну, что, ну, что? – Завопил Билл, мученически откидываясь в кресле, застланном простынёй.
– Что ты не перейдёшь на классическую форму собственно землекопов времён Великого восстания.
– А что они носили? – Спросила Шанни.
К возмущению Билла, она была вполне свежа, разве что истомлена жарою. Под глазами голубоватые тени, похудела, но дышала вольно и выбирала платьица отнюдь не пляжного фасона.
Ас поканителился.
Посмотрел на Билла и его колониальные шорты.
– Крестики. На шее.
Билл открыл уста – крупные искусанные, как у прекрасной роженицы, и обдумав, снова врата мысли затворил.
Энкиду слабо улыбнулся. Он сидел в позе лягушки на полу у холодного камина, в странной и тайной надежде на метаморфозу веществ, которые должны из благодатного лона исторгнуть вместо некогда необходимого тепла ныне необходимую прохладу.