Все заржали, разряжая обстановку, а Саша, бросив в вагон свою неприятную ношу, с сердцем, но уже без былой ярости произнёс:
– Идиоты! Ну, погодите, я вам тоже устрою. Вы у меня ещё не такое получите.
– Саша, – примирительно сказал Макарыч, – пойдём, я тебе воду с орошения открою, а то негигиенично ходить с об… ми руками. Да и сделали это, скорее всего, ваши из предыдущей смены.
– Да нет, – уже довольно спокойно ответил проходчик, – совсем свежак, что я, свежака не отличу?
Слесарь отвязал шланг орошения, висевший над вагоном, направил струю на запачканные руки проходчика и, морщась, сказал:
– Действительно, свежак. Это что же такое надо сожрать, чтобы так воняло?
Когда смена подходила к концу, к наставнику подошёл Гоша и спросил:
– Макарыч, от чего этот болт? Я на рельсах нашёл. Не от электровоза открутился? Это же может авария случиться.
– Ну-ка, покажи. Молодец, Рыжик. Правда, это путевой болт и к электровозу никакого отношения не имеет. Положи в карман, пригодится. При выезде, на посадочной, напомнишь мне про болт. Есть там один у меня… Если будем вместе выезжать, то мы ему его подарим.
Здесь необходимо сделать небольшое отступление, чтобы было понятнее то, что произошло дальше. Многие острословы пытались соперничать в мастерстве подколок с Макарычем. Но Макарыч имел явное превосходство перед ними из-за умения рифмовать, а рифма всегда выглядит и острее, и смешнее обычного огрызания. Посрамлённый поэтическим даром Сосновского соперник чаще всего считал за лучшее смеяться над собой вместе со всеми. В противном случае он становился объектом насмешек на долгое время. Рифмовал Макар Макорович всё подряд, особенно ему понравилась моя короткая запоминающаяся фамилия, которая легко рифмовалась с массой слов и давала простор для полёта безудержной фантазии поэта-пошляка. Мимо меня пройти и не выдать очередную рифму было выше его сил. Самым безобидным было: «Удод, в рот тебе пароход!». Поскольку я был молод и на вид не представлял собой ничего агрессивного, то во мне он видел то же самое, что боксёр видит в груше, набитой опилками. Пускать в ход кулаки в ответ означало проявить непростительную слабость и потерять всяческое уважение товарищей. Поэтому я решил бить врага его же оружием. Зная, что в острословии последнее слово всегда за ним, я решил рассчитать всё до мелочей, чтобы не было у Макарыча времени ответить на мой выпад.