Однажды на посадочной площадке я держался в стороне до момента, когда людские площадки подойдут очень близко и будет время только для моей шутки.
– Макарыч! – подошёл я поближе. – Прости, я был неправ вчера. Ты не старый ублюдок, ты – великий человек.
– Ты чего это, Вова? – изумился Макарыч. – Али осознал? Или Митькой решил прикинуться? А ну, говори.
– Да нет, Макарыч, я серьёзно, потому что узнал, что в честь тебя целый посёлок назвали.
Вокруг все притихли, насторожились, пытаясь понять, в чём же подвох. Макарыч тоже старался проникнуть в логику моих мыслей.
– Ну? – проронил он. – И какой же?
– Посёлок Дубовский, – отвечаю спокойно и серьёзно.
– Ну и при чём тут Дубовский до Сосновского? Какая-то нескладуха у тебя получается, что-то типа: сидит заяц на заборе, полна ж… кирпичей.
– Ты не понял, Макарыч, Дубовским назвали посёлок в честь самого деревянного слесаря по объединению – Сосновского. Что дуб, что сосна – всё одно дерево.
Народ оценил мою шутку, в отличие от Макарыча. Деревянным на шахте называют никчемного слесаря, а титулом дубового награждают самого тупого и ни на что не годного слесаришку. Это не соответствовало действительности, поскольку мой оппонент был очень даже приличным электрослесарем, хорошо знавшим своё дело, но моей задачей было безнаказанно его задеть, и я этой цели достиг в самый подходящий момент: подошла «коза», и рабочие стали торопиться занять в ней места. Таким образом я стал первым, кто поколебал миф о непобедимости Сосновского.
– Ну что, Макар, как тебя этот пацан отбрил? – слышал я насмешки своих товарищей, которые в этот момент были явно на моей стороне.
Как всякий юморист, Макар Макарович любил смеяться над другими, но не очень радовался, когда смеялись над ним. Вот и затаил он на меня обиду, вынашивая план мести. Для этих целей и понадобился ему болт как символ мужского достоинства.
Три дня Гоша таскал в кармане спецовки путевой болт, каждый раз на посадочной площадке восьмого горизонта напоминая о нём своему наставнику. И вот, наконец, Макарыч, как опытный охотник, выследил дичь, на роль которой был назначен я. Подсев поближе ко мне, он подмигнул Гоше, и тот протянул ему болт.
– Удот, – громко и намеренно искажая мою фамилию, сказал Макарыч, – болт тебе в рот!
Лучше бы он этого не делал. Для него лучше. Не стоило недооценивать юное поэтическое дарование в моём лице. Не дожидаясь, когда посмеются над пошлой остротой, я ответил так же отчётливо и громко: