Александру писать что-либо или доказывать бесполезно. Он не выслушивает никаких мнений, уж тем более советов, по внутренним делам, не то, что касается дел внешних. Стоит об этом упомянуть ему, и он навсегда потеряет к тебе всю свою любовь и привязанность. Может быть, поэтому Аракчеев так оказывается дорог для Александра, что открывает рот почти только для того, чтобы лишний раз польстить. Но как бы там ни было, надо действовать самому. Общество нужно, но насколько муравьевское общество сильно и способно решить проблему возникновения польских тайных обществ? У них же одна цель, да и ту они будут полстолетия развивать. Оно, может быть, хорошо только своей численностью, но лучше ли здесь количество, чем качество? И что легче, пользовать этим обществом в своих целях или же создавать свой орден самому и с самого начала? Если для действия и важна численность, то в самом образовании любой организации нужны прежде всего умные и рассудительные люди. Вскоре в Россию должен был вернуться из заграницы как раз такой рассудительный и умный человек, о котором мало кто знал, но о котором серьезно заговорили после его литературно-научного дебюта, столь редкого в России того времени. Человек, который по его энергии, уму и умению понимать сложнейшие для кого-то вещи, мог объяснить их как правило сложения для шестилетнего ребенка, человек, могущий заменить всё министерство финансов, – Николай Иванович Тургенев.
Тургенев вернулся в горячо любимую его отчизну позже Орлова почти на год, и когда это случилось, друзья не преминули встретиться. Сей Тургенев происходил из славного обрусевшего, кажется, еще при восточном нашествии, богатого и знатного татарского рода. Последние его представители отличались такой преданностью и любовью к Руси, какой очень редко встретишь у настоящих славянских русских. Каждый, кто носил эту фамилию, был чрезвычайно умен, обладал обширнейшими знаниями и огромным талантом. Николай Иванович больше интересовался политикой, экономикой, политической экономией и всем подобным. Всё остальное как-то проходило мимо него. Лицом и осанкой он был настоящий аристократ, правда, только когда сидел и не двигался. Дело в том, что двигаться ему было тяжело, он был хромоват, что касается лица, оно было добродушное и на самом деле не выражало той стойкости в своих теоретических убеждениях, живших в его душе. Внешнюю кротость определял также тихий его, всегда спокойный голос.