От великого до смешного. Совершенно эмоциональные и абсолютно пристрастные портреты знаменитых людей - страница 29

Шрифт
Интервал


Я бандит, Я бандит!
Поднося мне яду склянку,
Говорила мексиканка:
– У тебя печальный вид.
Верно ты ходил в пампасы:
Загрязненные лампасы —
Стыд!..
Увлеченный,
Упоенный,
Озираясь,
Упиваясь,
С мексиканкой обнимаясь,
Я – веселый, —
Целовал
Мексиканские подолы,
Взор метал
Из-под сонных
Вежд, но страстных,
Воспаленных,
Но прекрасных…
Сдвинул на ухо сомбреро
(Приближался кабальеро),
Стал искать
Рукоять
Шпаги, сабли и кинжала —
Не нашел, —
Мексиканка убежала
В озаренный тихий дол.
Я ж, совсем подобен трупу,
К утру прибыл в Гваделупу
И почил
В сладкой дреме,
И в истоме,
В старом доме,
На соломе
Набираясь новых сил.
И во сне меня фламинго
В Сан-Доминго
Пригласил.

Отдадим должное поэту – он никогда не обижался на критику и искренне смеялся над остроумными пародиями на себя.

«Красивому – красивый»

Индивидуализм – свойство сильных натур. Бальмонт, как яркая и самобытная личность, по определению не мог быть и, главное, жить, как все. Этому мешали не только сильный характер и талант, но и фантастический, доходящий порой до абсурда эгоцентризм. «Это был человек, – писал о нем Бунин, – который всю свою жизнь изнемогал от самовлюбленности». Отправляя Алексею Толстому свою фотографию, Бальмонт надписал с обратной стороны: «Красивому – красивый». Толстой, получив фотографию и прочитав надпись, не нашелся что сказать, фыркнул, сунул фотографию в первую попавшуюся книгу и швырнул ее на шкаф.

Александр Бенуа в своих воспоминаниях отмечал, что «Бальмонт никогда не бывал естественным». Андрей Белый в книге «Начало века» рассказывает: «Раз он в деревне у С. Полякова полез на сосну: прочитать всем ветрам лепестковый свой стих; закарабкался он до вершины; вдруг, странно вцепившись в ствол, он повис неподвижно, взывая о помощи, перепугавшись высот; за ним лазили; едва спустили; с опасностью для жизни».

А вот еще пример. Однажды Бальмонт зашел в гости к писателю Борису Зайцеву, жившему неподалеку, на Арбате, и бросил обедающему хозяину гневное обвинение:

– Вы один едите этот ничтожный суп?

– Суп неплохой, Константин Дмитриевич, – ответствовал Зайцев. – Попробуйте. Матреша хорошо готовит.

Получив тарелку супа, Бальмонт вытащил из него вилкой кусок мяса и принялся возить им по белоснежной скатерти. После чего произнес:

– Я хочу, чтобы вы читали мне вслух Верхарна. Надеюсь, у вас есть он?