Хозяин покорно поплелся за томиком Верхарна, принялся декламировать. Продолжая пачкать скатерть, Константин Дмитриевич перебил:
– Вы понимаете то, что читаете? Мне кажется, что нет.
И удалился.
Таких историй немало. Это не глупость или стремление выделиться, как может показаться. То – нормальная, но разросшаяся до чудовищных размеров жажда красоты. Красота – тоже наркотик. Поэты и художники – все сплошь «наркоманы». Отсюда и эта театральная экзальтация, ведь так красивее, не правда ли? Свойство излишне драматизировать жизнь присуще всем незрелым, но возвышенным, поэтическим душам. А Бальмонт был поэт. Всегда поэт. И поэтому о самых простых житейских мелочах говорил с поэтическим пафосом и поэтическими образами. Издателя, не заплатившего обещанного гонорара, он называл «убийцей лебедей». Деньги называл «звенящие возможности». Официанту, который отказывался подать ему еще одну бутылку вина («И так уже пять выпили!»), он с возмущением объяснил: «Я слишком Бальмонт, чтобы мне отказывали в вине!»
Поэту трудно изъясняться простым, «пошлым» языком. Вот и близкие его тоже говорили с ним и о нем превыспренне. Елена, его третья жена, никогда не называла его мужем. Она говорила: «поэт». Простая фраза «муж просит пить» на их семейном языке произносилась как «поэт желает утоляться влагой»… О-хо-хо, чего только не проделывает любовь с бедным человеческим сердцем!
«Я сделал ужасную вещь…»
Бытует такое расхожее мнение: раз поэт, значит, пьяница. Или нищий, или лентяй, или просто разгильдяй. Бальмонт совершенно не соответствовал этому клише. Став знаменитым, он перестал нуждаться в деньгах. Материальную помощь получали от него не только родные и близкие, но и, как выражался поэт, просто хорошие люди. Бальмонт был необыкновенно щедрым человеком. «Когда его просили взаймы, – вспоминала Андреева, – он никогда не отказывал. Нищим всегда подавал, и не медяшки, а серебряные монеты. И щедро раздавал на чай. У нас для этого на камине лежали стопочками пятидесятисантимные монеты, что очень поражало французскую прислугу, так как на чай у них полагалось давать десять сантимов извозчику, почтальону и так далее… Раз одному возчику подарил свои часы, которыми очень дорожил. В Париже, в одном кабачке, гарсон нашел потерянную
Бальмонтом накануне записную книжку со стихами, прибрал ее и отдал Бальмонту, тот так растрогался, что в благодарность хотел отдать свое пальто, так как с ним было мало денег. Гарсоны добродушно хохотали и отказывались взять пальто, хотя могли сделать это совсем безнаказанно, так как не было свидетелей».