Что может быть прекраснее студенческой жизни? Только воспоминания о ней. Вот уж где Барков смог разгуляться вволю. О его разгульной жизни свидетельствуют многократные упоминания в приказах президента академии, и всякий раз с приговором: подвергнуть порке за самовольную отлучку «и другие мерзкие проступки». Какие другие? Например, за то, что привел в студенческую комнату двух «случайных» женщин; за то, что испортил казенное имущество (испражнился в сапог нелюбимого преподавателя); за сочинение и выцарапывание оскорбительных стихов и рисунков на стенах профессорской уборной…
Впрочем, все это мелочи по сравнению с пьяными разгульными кутежами, которых Барков всегда был первым зачинщиком. Академическая канцелярия вынуждена была истребовать команду из восьми солдат для поддержания порядка и сечения провинившихся розгами. Но это мало помогало. В конце концов Баркова, несмотря на заступничество Ломоносова, изгнали из академии. Но поскольку Барков действительно «в науках от других отменить себя смог», изгнали его недалеко – в академическую типографию, учеником наборного дела. Вменив в обязанность «обучаться российскому штилю и языкам французскому и немецкому…».
«Переводчик» книг
И стал служить Иван Семенович в этой типографии – наборщиком и корректором, отчаянно бедствуя на мизерном содержании, по нескольку раз в год отправляя прошения канцелярии об «убогом своем нынешнем состоянии» и необходимости «прибавить к окладу жалования». Вряд ли бы его слезные прошения возымели действие, если бы академическое начальство не ценило его явные дарования. За них-то ему и ранее прощалось многое, а теперь уж – тем более. Сначала прибавку небольшую дали, потом назначили академическим копиистом – «для переписки набело случающихся дел», а после прикомандировали в качестве секретаря и помощника к Ломоносову.
Переписывая всякие «глупости новейших русских поэтов», изнывая от скуки, взялся Иван за сочинение остроумных пародий на них. Пародировал даже своего патрона за его высокопарный «штиль». Ломоносов, знакомясь с творениями своего подчиненного, поначалу очень сердился, иной раз даже хорошенько прикладывался своей могучей рукой потомственного крестьянина по тонкой шее поповича. Однако быстро отходил, и проставлял «отменному пииту» профессорское угощение – бутылку вина. А в застолье так и совсем мягчал, и даже сетовал ему: как же ты, настоящий поэт, не пишешь стоящих стихов, а занимаешься всякими глупостями – «Не знаешь, Иван, цены себе, поверь, не знаешь!».