Я бессовестно переврала самую суть цитаты (как говорится, в интересах следствия), чего, по счастью, никто не заметил.
– Наполеон – это тот, который Багратион? – вдруг подала голос толстушка, которая только что увлечённо кушала.
Мы с Гришкой снова переглянулись.
– Чего? Я не врубился, – Гришка от удивления даже рот приоткрыл.
– Ну, Багратион – это же имя, а Наполеон – фамилия, – объяснила толстушка и повела плечиком. – Или как там его… тоже на «Б»…
Я сочла, что лучше промолчать. Пока шашлык горячий.
Гришка с каждой минутой мрачнел всё больше, а толстушка раскрывалась с самых неожиданных сторон, показывая, что глупость человеческая может быть безгранична, всеохватна…
– Ну что? – поинтересовалась я, когда она отплыла «попудрить носик».
– На фиг, – резюмировал Гришка и решительно заглотил граммов сто пятьдесят.
Больше толстушка в нашем кругу не появлялась. Впрочем, Галя даже не узнала, что я посодействовала её счастью. Галя отрезала, оттирала весёлого друга от нас с Лёшкой. Проблема была в том, что Гришка оказался единственным нашим общим другом. Вдвоём же мы в основном ссорились и брюзжали.
Меня что-то тревожило. Потребовалось время, чтобы определить происхождение этой тревоги. Я снова и снова задавала себе вопрос: что происходит? Почему я недолюбливаю Галю? Почему злорадствовала над промахами толстушки? Неужели это ревность?
Нет, не может быть! У меня – счастливый брак… вообще-то.
Потом я поняла, что далеко не каждого человека можно засунуть в кармашек кляссера с пометкой: «друг», «муж», «поклонник», «предмет воздыхания» или что-то в этом роде. Гришка – это Гришка и никто другой, поэтому его кармашек в моем кляссере так и подписан: «Гришка».
Однако это было позже. А тогда я, психолог, стремилась называть вещи своими именами. И всерьёз задумывалась о «нас с Гришкой». Маялась, бедная…
И вдруг произошла история, которая, взбаламутив наш маленький аквариум, всё окончательно расставила по своим местам.