– Слышишь, Вик, – заговорщицки шептал он, – подтвердишь Галке, что вы с Лёшкой меня позвали вещи перевезти. И Лёшку предупреди, а то вдруг она вам звонить додумается…
– Гришка, неуёмный наш, – подтрунивала я. – А что, если во мне проснётся женская солидарность и я встану на сторону Гали?
Гришка скуксился, усы его печально обвисли.
– Женской солидарности нет и быть не может, – обиженно произнёс он. – А ты, Вик, просто вредина.
Мне стало совестно: зачем я огорчаю друга, который меня никогда не подводит, а наоборот, отмазывает перед Лёшкой, когда я тайком курю или просиживаю допоздна под видом совещания в компании оперов, слушая их потрясающие байки?
– Ладно, мы с Лёшкой тебя выручим, – пообещала я. – Но, Гришка, мне кажется, ты и сам не уверен, нужна ли тебе эта толстенькая…
– Да, не уверен, – признался Гришка. – Так что – тебя, как эксперта, звать?
– Зови! – потребовала я.
И получила приглашение на Гришкино свидание.
Толстенькая девочка явилась с опозданием на двадцать пять минут, совершив непростительную ошибку. Гришка, который постоянно опаздывал на двадцать, тридцать минут, а то и на полтора часа, сам был непримирим к опоздунам и опозданкам.
Мы ели шашлыки и пили коньяк в Таврическом садике, сидя прямо на траве, – все столики в ресторане оказались заняты. Девочка облизывала сосисочные пальцы, самовольно хватала Гришкину зажигалку и прикуривала, называла Гришку «дяденька» и «товарищ майор». Она была глупенькая, одевалась ещё безвкуснее, чем Галя, а жиденькие бесцветные волоски собирала в пучок.
– Представляете, – пожаловалась толстушка, – волосы лезут! Месяц назад неудачно покрасилась: окислитель не подошёл к краске. Я себе сожгла кору головного мозга…
Мы с Гришкой переглянулись и, не сговариваясь, заржали.
– Да-а, вам смешно, – обиделась толстушка, – а у меня кожа с волосами прямо чулком облезла!
Я пробормотала: «Сочувствую…» – и поспешила перевести разговор на другие рельсы.
– Гриш, а как тебе новый начальник с Витебского?
– Я считаю, что мужик доиграется, – пожав плечами, заметил Гришка.
Начальника линейного отдела на Витебском вокзале действительно упрекали в излишней жёсткости и закручивании гаек.
– А по-моему, он правильно начал, – возразила я. – Там же помойка, а не отдел! Вспомни слова героя «Заговора» Алданова по поводу того, что Наполеон унаследовал от Директории большой публичный дом и перестроил его в казарму. Казарма – это, конечно, не Эдемский сад и не Платонова академия, но она во всех отношениях лучше публичного дома…