Кое-как отобрав пирог у так и не проснувшегося мальчишки, я
отнес того в его комнату и, уложив на постель (не забыв, при этом
укрыть) вернулся к своей рыжей спутнице. Застав ее усиленно
работающей челюстями. Мне стало немного стыдно — в своем
сексуальном порыве я как-то забыл, что девчонка тоже человек и
может хотеть отдохнуть или поесть.
— Извини, — попросил я у нее прощения, присаживаясь в кресло, в
котором недавно сидел Чез.
— За что? — она удивленно вскинула брови.
— Мне следовало сначала накормить тебя, а после уже... — я
запнулся, подбирая слова.
— А, — отмахнулась она, — не бери в голову. Тем более, устала-то
я, по большей части, как раз от утех. Где ты такому научился?
— А что, понравилось? — мне, как и любому адекватному мужчине,
было приятно, когда девушки меня хвалят, особенно за постельные
умения.
— Скорее да, чем нет, — задумчиво ответила моя собеседница, — у
нас не принято, чтобы вот так, языком, — при этих словах она вся
покраснела. — Да и щекотно иногда было, — тихо добавила, совсем
засмущавшись.
— Ты не стесняйся говорить, что тебе нравится, а что нет, —
подбодрил я ее, — иначе как я узнаю, как доставить тебе
удовольствие?
— Ты странный, — после крайне затянувшейся, паузы во время
которой мы усиленно насыщались, наконец задумчиво проговорила
девчонка.
— Поясни, — попросил я, немного ошарашенный столь своеобразной
своей характеристикой.
— Я не понимаю кто ты такой, — попыталась объяснить моя рыжая
собеседница. — Когда мы впервые встретились ты был аристократом,
потом показался мне главой отряда наемников, затем с тобой опять
обращались как с аристократом. После побега ты вел себя как обычный
человек, более того — делился со мною своей одеждой. А сейчас к
тебе снова относятся как к аристократу.
Я усмехнулся. Бедная девчонка, выросшая в местном сословном
обществе, она никак не могла осознать, что для кого-то может быть
совершенно не важным происхождение человека. И что на людей можно
смотреть просто как на людей, а не на как представителей той или
иной касты. Пусть она не видела, как я общался с пречистым Амьеном
в том злополучном трактире, зато видела, как я обращался со своими
парнями, с бывшим рабом Чезом, с другими пленниками культистов, с
ней, в конце концов. Видела, что я не делаю различий ни перед кем,
но еще не могла этого осознать, вот и металось ее сознание, не
привыкшее к космополитизму.