— Дина, — наконец-то я произношу её имя, а сам с
удивлением понимаю, как дорого мне это имя. Ди-на
— как золотая монета, как драгоценный динар, упавший мне когда-то в ладонь
огромным богатством. И прожёгший калёным железом моё сердце. И теперь в нём
кровавый след от дымящейся пули. — Жена Цезаря вне подозрений, — кидаю я ей
самую банальную фразу, которая приходит на ум, чтобы не скатываться в этот
мутный водоворот оправданий. В конце концов, умная девочка. Сама догадается и
разберётся. — А теперь убирайся! — кидаю я ей, ухватившись за свои столовые
приборы, как за спасительные ветки, словно они способны спасти меня от того
урагана, который сейчас унесёт прочь мою душу. Мою жизнь. Навсегда.
В комнату входит один из ребят: старательный
спортивный паренёк, которому я дал шанс выбраться из подворотни. Теперь он
носит строгий чёрный костюм, облегающий его накачанную фигуру, и наверняка мнит
себя агентом Jиз MeninBlack, охраняющим человечество от
вторжения инопланетян. А сегодня он просто спасёт меня от преступления.
— Дина Романовна, пройдёмте, я вам помогу, — подходит
он к моей жене, и она покорно и спокойно встаёт.
Дина ещё раз оглядывается на меня, перед тем как
навсегда покинуть эту комнату, и моё сердце растекается кровавой лужей по полу,
когда краешек её тонкого белоснежного плеча, разрезанного шёлковым
шнурком-бретелькой, скрывается в дверном проёме.
Я слышу, как удаляются прочь и затихают их шаги, тихий
цокот её каблучков вдали, и вилка с ножом валятся у меня из рук, разбивая
дорогую белоснежную тарелку, и я смотрю какое-то время на эту трещину, не
соображая, что это моя жизнь сейчас треснула, под куском сочного стейка. Всё,
как я люблю.
Некоторое время
я сижу неподвижно, уставившись в одну точку перед собой, пока не соображаю, что
я просто пытаюсь понять, что же Дина делает сейчас там, наверху, надо мной, по
какой траектории двигается по нашей спальне, пойманная, словно хрупкая бабочка,
в банку. Я даже не замечаю, как ко мне бесшумно подходит наша горничная Альфия,
чтобы забрать грязные тарелки, но, увидев меня, быстро уходит. Она слишком
давно у меня работает, чтобы знать, когда я не в духе.
Я решительно стряхиваю с себя наваждение, и чтобы не
застыть здесь навек стеклянным истуканом, пишу сообщение Сергею: «Выезжаем
через десять минут». Медленно, с усилием, встаю, словно здесь, в этой столовой,
сила тяготения как на Юпитере, и бреду на улицу, где к крыльцу уже подъезжает мой
чёрный Гелендеваген.