— Я. Больше. Тебя. Не люблю.
Обкатываю каждое
слово во рту словно тяжёлый камешек-голыш, прежде чем выплюнуть их в неё. И на
миг мне даже кажется, что я могу подавиться эти словами.
Я смотрю на её
прекрасное лицо, и мне хочется кричать, что я тебя обожаю! Обожаю. Даже сейчас.
Не смотря на то, что я увидел и узнал.
Я замечаю, как
отливает кровь от её тонкого прозрачного русалочьего лица, и продолжаю, пока не
передумал, пока не бросился к ней на колени, зарывшись в её пепельных длинных волосах,
как в прохладных мягких водорослях:
— У тебя ровно двадцать четыре часа, чтобы собрать свои
вещи и убраться из моего дома, — и я понимаю, что даже двадцать четыре часа для
меня это вечность. Даже час. За который я смогу передумать и поменять своё
решение, простив ей всё, что угодно. Будь моя воля, я бы вышвырнул её прямо
сейчас, чтобы больше не видеть этих огромных прозрачных глаз, в которых сейчас
плещется страх и какое-то детское недоумение, словно она не понимает, о чём
идёт речь.
— Но это и мой дом! Ты не можешь просто так выставить
меня за дверь! — бормочет она, готовая расплакаться, и эта наигранность придаёт
мне сил и решительности.
— А вот и могу, — отвечаю я, и беру нож и вилку,
отрезая себе кусок стейка: мне просто необходимо сейчас чем-нибудь занять свои
руки, а то я запросто смогу разбить это тонкое фарфоровое лицо, сминая его в
кровавое месиво, лишь бы не видеть больше этих светящихся глаз, слегка
заалевших скул, этих идеальных губ, которые я только сегодня утром целовал, не
в силах оторваться от её тела. — Время пошло, — прикрываю я глаза, продолжая
разжёвывать мясо. Вкус крови во рту возвращает мои ощущения, приземляет меня, и
я стараюсь сосредоточиться только на нём, чтобы до конца выдержать эту
невыносимую сцену, и не скатиться в жалкие обвинения, как сопливый мальчишка. Я
не позволю этой девке управлять моей жизнью.
— Но ты можешь мне хотя бы объяснить, в чём дело? — ну
вот, началось. Я не собираюсь ничего объяснять.
— Ты ещё здесь? — просто отвечаю я, отрезая себе ещё
мяса. Надо сделать так, чтобы она срочно ушла. Иначе я не смогу сдерживаться
дольше. Зову по телефону одного из своих телохранителей: — Иван, поднимись.
Наконец-то нахожу внутреннюю точку опоры, чтобы
посмотреть своей жене прямо в глаза, а про себя молю, чтобы её поскорее увели
отсюда.