добыча, добыча, всё вокруг добыча –
и он упивается безграничным ощущением: нет клетки, нет загона,
никаких границ, и ему нужно крови, крови, крови вот этих вот,
которые так смешно кричат, и нужно пламени, нужно терзать, жечь,
рвать…
Нет, – шепчет она, глядя его и своими
глазами. На ощеренную пасть, которая всё ближе. Нет, послушай меня,
это же не ты. Помнишь меня, помнишь, как мы были вместе раньше? Я
не обижу тебя, я с тобой, ты не один, и ты должен вспомнить, что
это не ты. Вспомни, прошу тебя, вспомни!
Но алое бешенство брызжет в глаза,
застит разум, огненные нити пожирают травяную поросль и шепчут
жадно: взять, взять, взять, и крови, крови надо, острой и
пахучей, и все люди – это жертвы, в них надо погрузить когти,
свалить и растоптать, и валяться в крови, а ты уходи, ты мне только
мешаешь, не мешай мне, надо крови, крови, крови…
Бешенство и безумие переплелись
внутри, разливаются пламенем по венам, и хочется оскалить зубы и
впиться, и раздирать, захлёбываясь с наслаждением тёплой и солёной
жидкостью.
Но зелень прорастает в огонь –
исподволь, проходя через пепел. Опаляет листву, но упорными,
уцепистыми стеблями лезет вверх, хватает усиками, прижимается
душистыми побегами, обволакивает шёпотом: это не ты, не ты, не ты.
Вспомни мою ладонь на твоем гребне, и как ты робко фыркнул пламенем
после лечения, и как жаловался мне на слишком тесную клетку, так
что мы договорились, что ты никого не тронешь, а тебя переведут в
просторный загон. Вот он – ты-прежний, навсегда внутри меня, как я
внутри тебя, потому что мы неразделимы, так услышь же, коснись же,
вспомни – какой ты…
Нити звенят и пахнут соленой,
упоительной жидкостью, как те, которые загнаны в ловушку, ловушка –
это хорошо, потому что они теперь мои, кровь, кровь, добыча, не
мешай мне, нет, не мешай, клеток больше нет, а есть только эта,
которая внутри, она помеха, помеху нужно убрать, нужно… крови…
нужно…
Виверний делает ещё шаг. Тяжкий –
вминая когтистую лапу в пепел, грязь и остатки травы. Вязкий –
будто остатки травы вдруг поднялись и заплели ему лапы. Недовольно
хлещет хвост: готов ударить, если кто-то из добычи вдруг осмелится
помешать…
Гриз видит собой-оставшейся Кейна и
остальных. Осевшую в обмороке у ограды даму – из-под задравшейся
юбки смешно торчат кружева панталон. Мальчишку-вольерного, который
бездумно, тонко завывает на карачках. Вспотевшего парня постарше,
рядом с Далли: ладонь выдвинута в жесте Холода, а зубы стучат,
будто холодно ему самому…