Потом бы господин поклонился и
покинул родительскую квартиру, ответив на все вопросы полуулыбкой.
Родители бы переживали, но быстренько смекнули, что на их Пашеньку
обратила внимание какая-нибудь тайная служба или разведка и
отправила его куда-нибудь в иностранное государство. Повздыхали бы,
да стали переживать и ждать весточки от любимого сынишки. Можно
было бы им время от времени подкидывать поздравительные открытки, с
машинописным текстом и отправленные из разных городов Европы или
Северо-американских соединенных штатов. Они бы грустили, но знали,
что их Пашка, хотя и на чужбине, но жив-здоров. Все-таки, слишком
жестоко убивать единственного сына.
И кто так решил? Возможно, что
генерал Кутепов. Не зря же он намекал, что двойник Александра не
вернется к своей прежней жизни, поэтому, резать надо сразу. Но
министр заботился о тайне, не заморачиваясь высокими материями. Но
с ним-то я сумел бы договориться. Кутепов, при всем его могуществе,
всего лишь министр и ссориться с будущим государем, пусть даже
фальшивым, ему не захочется. Министр ещё далеко не стар, в отставку
выходить не хочет и он прекрасно понимает, что я сумею испортить
ему не только карьеру, но и жизнь. Нет, за этим решением стоит
кое-кто покрупней. Боюсь, что сам император. Но чего хотел Николай
Второй? Отрезать меня от прежней жизни? Дать понять, что прежний
Павел Кутафьев умер, а на смену появился Александр? В этом есть
свой резон. Николай Александрович заботится об империи и в этом
случае, переживания родителей и невесты — ерунда, на которую не
стоит обращать внимания. Да он даже с возможной гибелью внука
смирился, что уж обо мне говорить? Ну а Кутепов, пока жив государь,
станет исполнять его повеления, а не мои прихоти. И он прекрасно
осознает, что наказывать впоследствии я его за это не стану, а даже
если и стану, тогда он сам подаст в отставку.
Сейчас же, Кутепов то и дело
поглядывал на меня исподлобья, явно недовольный, что вышло
по-моему. Хотя я уже и сам успел пожалеть о своем решении. Хватило
посмотреть на плачущую Маринку, да на мать, которую вели под руки
отец и Дуняша. На моих сокурсников и даже преподавателей, которых я
все равно не помнил, за исключением Димки Родионова. Виноват —
Дмитрия, потому что здесь не принято называть друзей ни
уменьшительно-ласкательными, ни пренебрежительными именами.