— Ну! Как же ты умудрился, дружок?
Шериф огорченно покачал головой. Акухо он знал давно: туземец
частенько появлялся в поселке, обменивал шкурки на разную мелочь,
подряжался делать несложную работу, был всегда тихим и улыбчивым. А
тут вдруг разбил витрину магазина тётушки Ло.
— Очень плохо, Акухо, очень плохо.
Абориген выразительно развел руками. Мол, сам не знаю, как
получилось.
— Придется тебя задержать.
— А?
— Посидишь в тюрьме, раз хулиганишь.
Дикарь скорчил такую жалобную мину, что пострадавшая тётушка Ло
чуть не заплакала из сострадания. Акухо рухнул на колени,
схватил шерифа за штанину и принялся причитать тонким голоском.
— Не надо в тюрьму, большой вождь! Акухо рано умирать! У Акухо
дети, жена, мама, папа, тётя, дядя Умзай, двоюродный дядя Бхко и
старенькая бабушка Чуго. Нельзя Акухо умирать! Кто принесет им
сочных кореньев? Кто убьёт злого крокодила, ждущего у берега? Кто
обменяет шкуры опоссума на железный нож? О, все погибнут без Акухо!
И дети, и жена, и мама, и папа, и тётя, и дядя Умзай, и двоюродный
дядя Бхко, и старенькая бабушка Чуго. Не убивай Акухо за разбитую
стеклянную стену!
— А ну-ка, прекрати!
Шериф вырвал брюки из пальцев туземца.
— Ничего с тобой не случится. Посидишь недельку, будешь
улицы подметать в счет отработки ущерба. Правильно, тётушка Ло?
Женщина жалостливо вздохнула, глядя на дикаря.
— А может, отпустим? Тут делов-то на пару монет всего.
— Нет уж. Закон есть закон. Набезобразничал — отрабатывай. Иди
за мной, Акухо.
Шериф привел еле волочащего ноги аборигена в участок. Камера там
имелась всего одна: небольшой закуток с откидной койкой,
загороженный стальной решеткой. Обычно она пустовала всю неделю,
кроме пятницы, когда там сидел старый Джон после традиционного
скандала в баре.
— Заходи.
Акухо, как приговоренный к казни, медленно прошествовал в
узилище.
— Вот тебе одеяло, укроешься, если ночью будет холодно.
Шериф выдал дикарю кружку, ложку, стальную миску и полосатую
шапочку, которую считал обязательным атрибутом заключенного.
— Ужин тебе вечером принесут. Всё, удачной отсидки, а я пошёл
отдыхать.
Дикарь не спеша рассматривал камеру, выданные вещи, койку с
колючим одеялом, и в глазах его стояло удивленное выражение.
Всю следующую неделю Акухо честно отбывал срок. Носил полосатую
шапочку, ел, что дают. По утрам мел улицы здоровенной метлой, а
остальное время лежал на койке и тихонько пел заунывные песни.
Выглядел он при этом совершенно довольным и даже
счастливым.