– Мог бы, но какой смысл?
Практической пользы никакой. Но большая затрата энергии, которая
может пригодиться для чего-нибудь важного и срочного.
Нефункционально.
Ну да, нефункционально. Мне больше не
хочется доедать шоколад. Почему я решила, что этим людям до меня
есть дело? Они со мной возятся просто потому, что я им для чего-то
нужна. Обычное дело.
Молча встаю и выхожу из рубки.
Возвращаюсь в каюту. Забираюсь с головой под одеяло с
картинками.
Почему-то вспоминается приют. K нам
иногда женщины с самой Земли приезжали – детей усыновлять. Самыми
маленькими интересовались, естественно. Только на меня особо никто
не смотрел. Я тогда дикая была. В угол забивалась, говорить
отказывалась, улыбаться и подавно. Выбирали теx, кто на руки лез,
за шею обнимал, в глаза жалобно заглядывал.
И вдруг одна женщина совсем было меня
присмотрела. Кудряшки ей мои понравились, наверное. А потом все же
отказалась. Не хочу, говорит, никаких знаков на теле. Неэстетично.
На этом все и закончилось.
Потом, конечно, я и улыбаться
научилась, и в глаза заискивающе заглядывать, и остервенело
драться, как дерутся только те дети, за спиной которых не маячит
невдалеке мама. Но поезд уже ушел. В семь лет ты уже никому не
нужна.
Так до двенадцати лет я в приюте и
прожила. Ничего не хочу сказать, не голодала. И в обносках не
ходила. И игрушки у нас были. И сладости у каждого в тумбочке
лежали. Никто не крал. Лежишь ночью в постели, обиду или синяк под
глазом шоколадным печеньем заедаешь. Только чувство такое гадкое,
что ты никому на свете не нужен. Воспитатели на нас особо внимания
не обращали. Конец смены – сумку в руки и домой. Бегает по приюту
сопливое лохматое чучело в спущенных грязных колготках – и пусть
себе бегает. Здоровее будет. Да и не посадишь двадцать малышей к
себе на колени. Не погладишь одновременно по голове. Тем более, что
голова может оказаться вшивая – себе дороже.
Наши воспитатели все больше следили,
чтобы в порядке было то, на что городские комиссии в первую очередь
обращают внимание: чистота на кухне, порции большие, простыни не
рваные, чтобы все читать умели. Считать я до сих пор хорошо не
научилась. Заработки свои на пальцах складываю. Если кома
поблизости нет.
В приюте я прожила до двенадцати лет.
На меня уже мальчишки старшие стали поглядывать с интересом. Хотя
на что там было поглядывать, не понимаю. И тут вызывают меня к
заведующей. У той в кабинете сидит тетка с необъятной задницей.
Заведующая вышла, тетка ко мне ближе подвинулась и все мне
популярно объяснила. Или, говорит, тебя здесь всякая шелупонь
местная будет иметь забесплатно, или в моем заведении за кредитки.
Проработаешь лет до восемнадцати, денег поднакопишь и уйдешь.
Уедешь в другой город, комнату снимешь, учиться пойдешь. в люди
выбьешься. Выбирай. Это, конечно, незаконно, с двенадцати лет
работать, но это я улажу. Потому что ты мне понравилась.