Ко дню Преломления Хлеба она замоталась до крайности. Снежка
пекла медовые кексы, которые раскупались коробками и утаскивались
во все отделы и общежитие спецназовцев — хвалили, клялись, что даже
крошка в горле не застревает. Кафетерий пропах сладостью, веранду
раскалило августовское солнце — навалилась жара. Огнеборцы выезжали
на пожары по пять-шесть раз в сутки, звук сирен тяготил, и Ханна
начала мечтать об осени. О дождях, которые прогонят с веранды тех,
кто сидит за столиками по три часа, покупая один-единственный кофе.
О прохладе, которая выстудит квартиру, изгонит дух выпечки,
позволит пить чай, завернувшись в плед и разглядывая хмурое
небо.
В день Преломления Хлеба и очередную годовщину подписания
мирного договора полицейские и спецназовцы вышли на дежурство в
полной боевой готовности. Два броневика — в один из них погрузились
Шольт и Мохито — укатили к главному храму Хлебодарной, на
центральную площадь города. Полицейские рассаживались в машины по
четверо, отправлялись на патрулирование, вооруженные до зубов.
Алтарный парк оцепили, на аллеях поставили рамки, выборочно
досматривали богомольцев, вытаскивая из очереди к чашам. Йонаш
пришлепал в кафетерий за полчаса до начала торжественной службы,
купил слойку с мясом и бульон — «Мохито сварил суп, но он
невкусный» — и спросил:
— А вы будете смотреть трансляцию представления?
— Наверное, — ответила Ханна. — Телевизоры работают, отчего бы
не посмотреть? Все равно покупателей нет.
— Тогда я у вас посмотрю. Дома скучно.
Позже Ханна многократно порадовалась тому, что Йонаш остался в
кафетерии. И что они всей компанией, вместе с Ёжи и Снежкой, сели
смотреть трансляцию на веранде. Если бы она не успела купить
телевизоры, мальчишка бы ушел домой и встретил беду один на
один.
Город притих, из Алтарного парка донесся гулкий колокольный
звон, оповещавший о готовности к трапезе. Камеры, установленные на
центральной площади, скользили по толпе, задерживались на жрецах и
выходящих из главного храма участниках представления. Когда хор
затянул: «Славься сноп пшеничный», в кадр попал Шольт. Он стоял на
парапете, возвышаясь над заполонившими площадь прихожанами, и не
сводил взгляда с какой-то точки. Рука в кевларовой перчатке
поднесла к лицу рацию. Шольт что-то проговорил, пошел по парапету,
сначала медленно, затем почти побежал. Камера, неотступно
следовавшая за ним, запечатлела бег, прыжок в гущу толпы — и, через
секунду — взрыв. Звук был негромким, почти не слышным за
песнопением. Ханна ужаснулась, когда увидела кровь, приподнялась,
впиваясь взглядом в экран, но изображение уже зарябило кубиками.
Снежка и Йонаш завизжали одновременно. Ханна отмерла, вскочила,
закрыла собой экран, не позволяя Йонашу увидеть ненадолго
прояснившуюся картинку – мелькнула и пропала упавшая на парапет
рука в кевларовой перчатке. Она прижала к себе Йонаша, и, цепенея
от страха, начала твердить: