— Ты будешь сегодня раскраску относить? Я чертополох закончила.
И корни, и листья, и цветки, и корзинки. Могу и остальные задания
раскрасить, но если ты тетрадь унесешь, то...
— А давайте скрепки разогнем, я листок отнесу, чтобы она отметку
поставила, а вы пока другими страницами займетесь. Мне позвонить,
чтобы папу домой унесли, или можно его пока тут оставить? Я быстро
сбегаю, за двадцать минут обернусь.
Шольт поднял светлые брови и переводил взгляд с Йонаша на Ханну,
ожидая решения своей судьбы.
— Ты же сюда придешь. Тогда и решим, куда папу переносить. Зачем
его сто раз туда-сюда таскать? — сказала Ханна. — Может быть, вы
потом еще часок в кафетерии посидите, если Мохито не
освободится.
— Он на вызове, — ответил Йонаш. — Не знаю, когда вернется. Все
говорят — странная осень. Обычно после Преломления Хлеба затишье, а
в этом сентябре как прорвало. Минируют то тут, то там. Вчера
«пикап» со взрывчаткой возле рынка обнаружили.
— Да смилуется Хлебодарная... — пробормотала Ханна, расстроенная
тем, что жизнь заставляет ребенка повторять такие слова взрослых. —
Иди осторожно, с чужими не разговаривай... а, что я тебя учу, тебе
это наверняка сто раз повторяли. И от взрыва это не спасет.
— Я туда и назад, — пообещал Йонаш. — Потом куплю что-нибудь в
кафетерии и мы с папой домой. Рагу мы с Мохито почти съели. Надо
купить печенку или мясо. А картошку я сварю.
— Нет уж, картошку сварю я, — воспротивилась Ханна. — Дома
разогреешь. Иди. Я картошку поставлю, и раскрашивать буду.
— Папу надо покормить.
— Банки у тебя? — вздохнула Ханна.
— Да. В маленьком пакете с цветами. Там две банки и две
ложки.
Дверь гулко захлопнулась. Слышно было, как Йонаш скатился по
лестнице. Шольт смотрел на Ханну с интересом — ждал кормежку,
способную обеспечить развлечение.
— Я в курсе, что тебе скучно, — проговорила Ханна. — Зато мне в
последние дни зашибись, как весело. И винить некого, сама помощь
предлагала. Давай договоримся. Я сейчас поставлю вариться картошку,
а потом ты быстро съешь свое пюре и паштет. Без выкрутасов. Без
грызни ложек и боя газетами.
Шольт задумался. Ханна ушла на кухню, быстро помыла картошку,
поставила вариться «в мундирах», срезав «крышечки». Щедро насыпала
соли, прибавила огонь, вернулась и приготовилась к цирковому
представлению. Шольт ее разочаровал. Никаких капризов, вежливая
благожелательность и даже предупредительность: длинная морда все
время совалась в банку, язык гулял по ложке и пальцам Ханны,
вызывая неудержимую щекотку. После кормления Ханна вытерла Шольта
салфеткой — пюре оставило на носу липкую полосу — погладила по
жесткой шерсти и сказала: