За стеной раздавались громкие звуки высокого детского голоса – это Оона повторяла какие-то математические алгоритмы. Габриэль легко могла представить себе, как Оона шагает медленно и важно вдоль своей комнаты, похлопывая себя по лбу закрытым учебником, часто останавливается, снимает с одной из страниц учебника большой палец, который держала там в качестве закладки, проверяет себя и вновь продолжает своё размеренное и до зубовного скрежета скучное движение взад и вперёд, от двери и до книжных шкафов, а затем – в обратном направлении. Габриэль тоже хотелось бы стать такой холодной и прилежной, как Оона, чтобы не обращать внимания на громкий голос собственных лени и отчаяния, и заниматься дальше, будто бы машина, не ведающая усталости и не подвластная ни одной изо всех многочисленных страстей человеческих. Ей хотелось бы стать такой же рассудительной, как и Люсинда, чтобы убедить не свой разум, а своё непокорное сердце в том, что её ненормальное отношение к Эстеллу не имеет никаких шансов на счастливое продолжение, и что, следовательно, ей пора перестать терзаться и бездумно надеяться. Только она не была Люсиндой, она не была Ооной. Она была Габриэль Хаэн и презирала себя за то, что она оказалась такой мягкотелой, такой непозволительно глупой.
Габриэль подняла расплывающийся от усталости и многодневного недосыпа глаза на плакаты, украшавшие её комнату. Плакатов у неё было много, и почти каждый из них – с её обожаемой рок-группой, которую она слушала, наверное, с тех самых пор, как начала готовиться к поступлению в школу. Плакаты эти были разными – маленькими и высокими, занимавшими почти всю стену, с подписями либо без них. Между них затесался один плакат, который принесла с собой Оона, да и так и оставила в комнате у Габриэль. Плакат назывался: «Звёзды Голливуда ниже тебя». Габриэль как-то повесила его к себе на стену, но потом горько об этом пожалела, так у неё не осталось места для другого, более полезного, плаката: «Звёзды Голливуда выше тебя». Габриэль была самой высокой девочкой в классе и одной из самых высоких в школе, и ей было стыдно за свой рост, словно в её силах было укоротить себя хотя бы на дюйм. Её и Оону можно было различить именно по росту: Оона, миниатюрная и хрупкая, как мама и тётя Джинни, едва ли доставала Габриэль до уровня груди, которой у Габриэль, к слову, несмотря на её пятнадцать лет, так и не было.