Легко странствовать по дороге и знать, что ты не одинок, что впереди ждет тебя встреча с твоими соплеменниками. Тогда есть смысл и в самой дороге. С тяжелым камнем на душе я снял с себя и с козы ремни, тянущие оглобли и забрался средь бела дня в кибитку, чтобы молча поплакать и сосредоточиться, а Ильчи сказал:
– Раз ты решила стать моей женой, иди и паси козу, пока я думаю.
Как тут ни думай, как ни гадай, а Ильчи обратно не прогнать, да и сам я по ней скучал. Только вместе странствовать, это не в кибитке миловаться. Жену кормить и одевать надо, а у меня у самого сандалии уже, не помню когда, сношены, а новые так и не завелись. Я-то и босиком привычный, а она… А она не долго козу пасла, подошла ближе и говорит:
– Слезами горю не поможешь, а я тебе обузой не буду. Еще солнце сесть на землю не успеет, как ты трижды пожалеешь, что не взял меня с собой в дорогу раньше. За спиной у меня своя торба, а в торбе все мое приданое. Там и кожа аллигатора, и острые костяные иглы, и жилы, которыми я сошью тебе сандалии. Ты ж ничего в жизни не смыслишь. Жену люди заводят, чтобы легче было прокормиться и не корчиться в одиночку в сезон дождей.
С этими словами она забралась в мою кибитку и утешила меня так сладко, как я и в мечтах о ней не догадывался, что такое возможно. И я, действительно, пожалел, что весь этот долгий путь странствовал без нее, без моей прекрасной и нежной Ильчи. А когда мы втроем впряглись в нашу кибитку и весело зашагали по дороге – путь наш стал таким легким, будто дорога сама отталкивалась от наших ног, убегая назад, в то мое одинокое прошлое. И я снова пожалел, что не шагал вот так с ней рядом раньше. Еще день не успел закончиться, как мы пришли в селение, в котором, по моим расчетам, должны были оказаться среди ночи. Конечно, это была, несомненно, заслуга Ильчи и я в третий раз пожалел, что не шел с ней рядом от начала пути.