Россыпи. Избранное - страница 4
В полночь он уже был в Москве.
Придя за полчаса до назначенного времени, терпеливо ждал, глядя на голубей, на сумеречное небо, на зажигающиеся фонари. Прошло еще два часа. Он медленно побрел в сторону набережной канала, вдыхая весенний – напоенный запахами незнакомых цветений – воздух, плавающий душными волнами.
Смотрел на привязанные к шестам гондолы, на столики уличных кафе – заполненные вечерним гулом посетителей.
Почувствовав, как его заполняет вселенская пустота, сбежал по трехступенчатой лестнице к самой воде – место, где они сошли на берег в тот сумасшедший день – и опустил на сверкающую зыбь, сложенный лист бумаги. Долго ждал, когда он, намокнув, исчезнет в темно-зеленой глубине.
Усталый гондольер!
Свези меня на площадь
Сан Марко, в прошлое…
Она – там ждет, волнуясь
и кутаясь в свой плащ.
В вечернем блеске улиц —
вези меня скорей,
и цену мне назначь, я тут же
позабуду, и этот страшный
путь, средь холода камней,
теней мостов, и перекрестков зыбких,
лишь только я губами припаду
к ее озябшей и чарующей улыбке.
Мы станем в поздний час
бродить под облаками,
немыслимой Венеции;
средь уличных кафе
ночного плеска волн,
в плену вина, цветов,
и ярко-пряных специй,
и на ветру я буду целовать ее
глаза – с упрямою мольбою.
– Нет, нет, не уходи! Мне так легко
с тобою, и сладко – близко быть,
и слушать голос твой, и отзвуки
шагов над дымной мостовой. И со щеки
прохладной – не спеша – губами
снять дождинку, не дыша…
Монисто для Османа
Корни его древнего рода терялись на узких каменистых улочках, задымленных прогорклым маслом жаровен, просушенного арахиса и миндаля. Скрипели колесами неповоротливые арбы груженые виноградом, персиком и абрикосом. Хрипели бараны перед забоем для шурпы и раскаленного шашлыка. Золото заката и аромат влажной зелени под глухой ропот моря.
Жизнь текла среди тысячелетней пыли и полуслепых построек старого Эминёню, зажатого между бухтой Золотой Рог, Босфором и Мраморным морем. Гроздями увядших от времени, скрученных вековой тяжестью корневищ древних деревьев, разбегающихся вдаль, тянущихся узлами к кладбищу, где ещё сто лет назад можно было прочесть на полуистлевших камнях надписи – сверстников по годам с началом строительства Ай-Софии.
Потом город пал, словно расшитый ковер под ноги упрямых турок. С тех пор все мужчины его рода, верно служили халифату. Осман уже не мог установить истину, она таяла, как невесомая дымка над Босфором.