Господи, да кончится этот день или
нет?!
На закатепользуюсь оказией и
спрашиваю стражу у ворот, приезжал ли гонец с почтой. Те говорят,
что нет. Это значит, что долгожданного письма от Домино опять
сегодня не будет.
Неужели она меня забыла?
На ужин тушеная капуста, хлеб и сидр.
Есть почему-то не хочется.
Во время вечерней службы отец Амори
временами переходит на крик, чтобы разбудить тех из нас, кто клюет
носом. Не помогает. Курсанты делают вид, что внимательно слушают
проповедь, но взгляды у них отсутствующие. Спроси любого из нас,
что именно говорит капеллан – не повторим. Министр Грэвел чуть ли
не каждому заглядывает в лицо, чтобы поймать нарушителя с поличным
и занести в штрафной список.
Конец службы дослушиваю на
автопилоте. В моем теле не осталось ни единой клетки, которая не
чувствует смертельную усталость. До отбоя еще два часа, но все,
чего хочешь от жизни – так это свалиться на жесткий матрац и
провалиться в забытье. О большем, - например, увидеть во сне
Домино, маму, своих друзей или двор, в котором вырос, улицы, по
которым гулял в прошлой жизни, - даже не мечтаешь. Только надеешься
– а вдруг?
И лишь с сигналом колокола, дающего
нам право лечь спать, понимаешь главное – еще один день службы
позади.
***
Министр Грэвел придирчиво осмотрел
меня с головы до ног. Еще раз велел разгладить складки на сюрко,
поправить пояс и, наконец, остался доволен:
- Запомни, пахол, - напутствовал он
меня, - на все вопросы шевалье отвечать правдиво, кратко и точно.
Никаких простонародных словечек. Тут тебе не родная Луна, усек?
- Да, милорд министр.
- Если шевалье спросит обо мне,
знаешь, что сказать?
- Конечно, милорд министр.
- Что именно, пахол?
- Что сама Матерь не пожелала бы себе
лучшего наставника, - ответил я, посмотрев парню прямо в глаза.
Грэвел юноша туповатый, иронию в моих
словах не расслышал, поэтому только одобрительно кивнул и похлопал
меня по плечу. Тут открылась дверь, и слуга в парадной ливрее
предложил мне следовать за ним.
Шевалье де Лагранс, начальник
учебного центра в Данкорке, сидел за столом и что-то писал. Когда я
вошел и замер по стойке «смирно» в двух метрах от его стола, он еще
полминуты делал вид, что его записи важнее, чем мое появление.
Наконец, он поднял на меня глаза.
- Кандидат в послушники Эвальд
Данилов, не так ли? – спросил он.