Сэр Роберт дал ему монету, и мы
поехали дальше. Дождь на короткое время стих, и даже солнце
выглянуло из-за туч, но от холодного ветра, дующего со стороны гор,
не спасал даже толстый промасленный плащ. Дорога была совершенно
пустынна, и только совсем недалеко от Борчин мы нагнали маленький
караван торговцев солью – их облепленные грязью повозки едва ползли
по раскисшей дороге.
Борчины оказались большой деревней.
Крепкие срубные избы, окруженные потерявшими листву фруктовыми
деревьями, ряды ульев во дворах и большие амбары при каждой усадьбе
говорили о достатке жителей. Впрочем, сами жители не спешили
высказать нам свое почтение. Наше появление не вызвало особого
интереса: лишь несколько любопытных выглянули из дверей домов,
чтобы поглазеть на нас.Чавкая копытами в густой грязи, мы въехали
на центральный майдан, где располагались деревенский колодец,
небольшая церквушка и постоялый двор, возле которого стояли с
десяток телег, груженных бочками и пильняком. Как только мы
подъехали ближе к гостинице, из дверей тут же выскочило несколько
человек, изъявивших желание помочь нам с лошадьми. Я заметил, что
среди вполне заурядных крестьянских лошадок под навесомквартировал
великолепный рыжий конь под богатой попоной, пусть и сплошь
забрызганной грязью. Сэр Роберт велел нам спешиться: грумы забрали
коней, получили от рыцаря требуемую мзду, и мы вошли в таверну.
Холод и сырость загнали сюда много
народу, и собравшиеся крестьяне тут же повыскакивали из-за столов,
ломая шапки. Сэр Роберт велел им сесть, и мы пошли между столов
поближе к огню – туда, где кто-то тренькал на расстроенном торбане,
и нетрезвый мужской голос горланил под это треньканье песню
следующего содержания:
В понедельник суп густой,
А во вторник чай пустой.
По середам требуха,
В четверги сыр и уха.
В пятницу свеклы чуток,
По субботам слив пяток.
В воскресенье лебеда –
Так живу я, сирота!
Голос то рычал медведем, то срывался
на тоненький дискант, а поскольку певец еще и не заморачивался
насчет того, чтобы соблюдать тональность и ритм аккомпанемента,
пение получалось душераздирающее. Подойдя поближе, мы смогли
разглядеть обладателя этого бельканто. На лавке, одной рукой обняв
за плечи пьяненького старичка с торбаном, а в другой сжимая
здоровенную братину с медом, сидел крупный бритоголовый и
чернобородый мужчина лет тридцати, одетый в хороший бобровый
полушубок, кожаные штаны и высокие верховые сапоги. Стол за его
спиной был заставлен кувшинами из-под меда и завален обглоданными
костями. Среди объедков поперек стола лежал длинный меч в черных
кожаных ножнах. Наверняка это был хозяин рыжего коня, которого мы
видели у коновязи.