- Так живу я, сиротаааа! – провыл
надрывно чернобородый последнюю строку своего эпохального хита,
всхлипнул и залил свою печаль огромным глотком из братины. А потом
он увидел нас, и его пьяные голубые глаза засветились радостью.
- Ба, господа фла… фламеньеры! –
вымолвил он заплетающимся языком. - Гла… глазам своим не верю!
- Неужто фламеньеры в этих краях
такие редкие гости? – спросил сэр Роберт, кивнув чернобородому. –
Ваше пение, сударь, весьма душещипательно.
- Это я с горя, - всхлипнул
чернобородый. – Третий день пошел, ваша милость, как сижу я в этой
дыре и… пью. И пою. Душа моя… болит! Эй, дед, давай споем мою
любимую…
- С горя говорите? – Сэр Роберт
жестом остановил старика, уже начавшего перебирать струны. – Какое
же горе может быть у собрата рыцаря?
- Ви… виноват! – Чернобородый
уставился на нас осоловелым взглядом. – Прошу…. Откушать со мной!
Э-эй, холопья, душу вашу мать! Вина и мяса господам рыцарям! Я… ик…
плачу.
В глазах у сэра Роберта появились
веселые огоньки. Между тем набежавшие половые начали быстро
разбирать бардак на столе, готовя его под новую смену блюд и
напитков.
- Так какое же у вас горе? – вернулся
к теме сэр Роберт.
- А горе в том, что меня… оскорбили!
– Чернобородый округлил глаза. – Как последнего мужепеса, клянусь
мечом Воительницы. Оп…опозорили и отвергли, презрели любовь мою и…
эту, искренность.
- Кто ж посмел?
- Виноват, панове, я даже имя вам
свое не назвал, - чернобородый, покачнувшись, встал с лавки и
поклонился нам с грацией, которую, как и голос, позаимствовал у
медведя. Росту он был небольшого, но в плечах был ширины
необыкновенной. – Байор Якун Домаш из Бобзиглавицы, герба Сломанный
Меч, ваш покорнейший слуга.
- Я Роберт де Квинси, - ответил мой
господин, - Моего спутника зовут Лукас Суббота, а оруженосца
Эвальд.
- Весьма, весьма горд, польщен и
счастлив… можно сказать, трепещу. Не побрезгайте выпить, милостивый
государь… совокупно!
- С удовольствием, - сэр Роберт
принял большую кружку с медом от подбежавшего слуги. – Ваше
здоровье, байор Якун.
- Истинно ваше! – Домаш залпом осушил
свою братину, ухватил с блюда кусок баранины. Пальцы его были
унизаны золотыми перстнями с камнями самых ярких расцветок. –
Великое это счастье – встретить в такой дыре благородных людей!
- Так кто же презрел вашу любовь,
сударь?