Мои воспоминания были примерно такие же, как у Вики. Агрессивно, жёстко, пренебрежительно он указывал мне моё место. Близкий любящий человек, как я считала, моя опора и защита, на самом деле, властолюбивый доминант.
— А потом началось. Утром в субботу надухарится, разоденется, везде побреет, машину намоет и до вечера воскресенья к родителям и друзьям в пригород.
— Где везде побреет? — Мила заинтересовалась.
— Внизу.
Девчонки рассмеялись.
— Ох, я сейчас вспомнила. Мой как-то пришёл, а лобок коротко подстрижен, — сказала Нина. — Я говорю, кому показывал? Он распсиховался, типа мужики в бане его обсмеяли, поэтому постриг. Обиделся, пошёл в кухню спать. Потом меня еще виноватой выставил. Сейчас поняла. Врал. Думаю, налево ходил.
— А мой изменял? Как думаете? — спросила Вика.
— Викуля, кто же лобок бреет, когда к друзьям едет? — ответила Жанна.
— Ну, да. И на телефоне всегда пароль. В пятницу пьяный пришел, уснул, а в четыре утра смс-ки посыпались. Я увидела адресат – имя отчество, полезла в интернет, у них юристка с таким именем. Спросила у знакомой в их конторе, где та мадам, она ответила, что в пятницу та легла на операцию в гинекологию.
— Какая операция, узнала? — спросила Жанна.
— Нет.
— Думаю, аборт, возможно, на позднем сроке.
— Я почему-то так сразу подумала.
— Не договор же она собралась обсуждать в четыре утра, — заметила Нина.
Вика тяжело вздохнула.
— Да, пошёл он. На себя злюсь. Десять лет как раб на галерах.
— Они сильнее нас. Их людьми-то сложно назвать. Это монстры, их не переиграешь, — сказала Софа, — вычерпают мозг чайной ложкой.
Девчонки, которые сидели лицом к двери мгновенно перестали улыбаться. Я оглянулась. В столовую входили четверо охранников. Все как один одетые в серые рубашки с коротким рукавом и чёрные брюки, как будто им только что выдали новую униформу.
Разговоры смолкли, за столом повисло напряжённое молчание.
— Сейчас нагадят, — тихо сказала Нина.
— Пусть попробуют, — зло огрызнулась Мила. — Я не намерена молчать.
Неожиданно охранники сели рядом с нами по обе стороны через один свободный стул. Акула взял кастрюлю с нашего стола и переставил к ним. Напротив меня чуть наискосок оказался Саба, с наглой ухмылкой посмотрел на меня. Я с трудом доела окрошку, чувствуя, как она просится назад.
Дыхание сбилось, в глазах запрыгали точки, на лбу выступила испарина. Саба раздевал взглядом, мерзко лыбился, а я опять была в роли мыши под веником. Я хочу страдать, мне нужна боль? Это моя потребность терпеть издевательства? Мысль молнией пробила сознание. Мне показалось, что пол подо мной закачался. Стало ясно как день, пугливая Юля сама создаёт свою реальность.