Маленькая моя, славная моя девочка.
Хочешь, чтобы чудовище урчало у твоих прелестных ножек?
Прикажи. Я буду…
Закрываю глаза, полностью отдаваясь ощущениям.
А потом — Инга переплетает наши пальцы. И я, кажется, готов сидеть так вечность. Ничего не делать, ничего не говорить. Просто чувствовать её в объятиях.
… на экране появляются родители Инги, и мне вдруг приходит в голову, что я бы хотел такую семью.
Они называют меня Артёмом и интересуются, чем занимаюсь, и это возвращает в реальность, знатно прикладывая мордой об асфальт.
Размечтался!
Знай своё место.
Дышать становится тяжело до боли в груди.
— Тёмочка, — ох, милая, знала бы ты, как мне сейчас хочется переломить твою нежную шейку! — эксперт по оценке древностей, — лепечет Инга, — он Оксфорд закончил.
Мысленно я ухмыляюсь: Оксфорд, ну-ну. У меня даже школьного аттестата в наличие нет: отец решил, что с меня вполне достанет «домашнего» образования. Ага, прям «Детство»-«В людях»-«Мои университеты». Папа сделал всё возможное, чтобы у меня остался только один-единственный путь и «будущая профессия». Правда, меня не спрашивали, хочу ли я её получить. Просто вложили в одну руку нож, в другую — пистолет.
Вот такой Оксфорд, детка.
Латынь я выучил позже, когда отец вознамерился сделать из меня «эксперта по древностям».
И теперь я умею загнуть на языке Вергилия и Цицерона.
Чем и пользуюсь. А ещё — приникаю к губам Инги, как к источнику вечной жизни. Хочется руками придерживать макушку — так рвет крышу от почти нереальных ощущений!
Все-таки вишня — насыщенная, сладенькая, немного терпкая.
Ласкаю ее губы своими, запускаю свой язык в глубины ее податливого рта.
Кислород! Мне нужен кислород! Но я скорее задохнусь, чем добровольно отстранюсь.
Нас прерывают ее родители, настойчиво заманивая в гости.
Это снова — голоса из другой жизни, из другого измерения, где мне нет места. Я могу только фантазировать о том, как мы с Ингой едем в гости в крошечный уютный Энск. Как её мама угощает нас домашней стряпнёй. А с отцом мы ведём светские беседы о политике и ценах на нефть.
Хорошо, что разрывают соединение, а то я начинаю грезить наяву.
И вот мы остаемся наедине.
Замираю.
Жду истерику, удара по роже, оскорблений, а сам стараюсь не думать о продолжении поцелуя. Хотя именно этого я сейчас хочу. Этого или чего-то более сладкого.