чтоб меня не стукнул кризис,
не возник случайно пункт.
Отпусти же, отпусти
мысли ненависти, зла,
чтоб никак им изнутри
не спалить меня дотла.
Всюду мысли, мысли, мысли,
недомыслия молю.
Бесконечен, не исчислен, —
приведи, – сей ряд к нулю.
Глас, голос, голосок
Глас Господень сотрясет пустыню,
Глас Господень сокрушает кедры,
Глас Господень человеков снимет,
за грехи в геенну ввергнет.
Гласа Господа да убоится скимен,
на тельца становится похожим.
Глас Господень остановит ливень,
жизнь твою узором сложит.
Заручился ручейком подножным,
сырую землю прочертил ножом,
и голосок пробился, ожил,
летел синицей, полз ужом.
И ветра чувствовал нажим,
и камнем острым ранил кожу,
был скользким, как в руках налим,
крикливей скоморошьей рожи.
Носился в толпах на виду,
сгущался к человеку линией,
шел по кругам, творя судьбу,
вбивался перед каждым клиньями.
Гор оговаривал седые зубья,
клял клегт орлиный.
Как монохромный крик «убью!».
Вдруг распускался в хвост павлиний.
Тревожный, как гудок фабричный.
И громогласней Иерихона.
Как скрип плацкартного вагона.
Бесцветный, шепот как больничный,
как всё, что сделалось привычным,
как сам, как я, как голос клона.
И пройдет не так уж много времени
И пройдет не так уж много времени,
скажешь только – «завтра будет ночь!» —
и тропою новых искушений
проведет тебя Аида дочь.
И наполнит келью старца,
приоткроет твой затвор, —
просто открыванье ларца —
изнутри, ты сам – как вор.
Пред кончиною земного,
перед тем как лечь во гроб
у тебя осталось много
горячо любимых образóв.
Ты бежал за эти стены,
где встречаются украдкой
чувств напуганные тени,
как затеплится лампадка.
По какому ж наущенью
в этой тесной Палестине?
«Аз воздам тебе отмщеньем,
от угодников отрину.
Ни единой завитушки,
лика, золота резного…».
Кто ж мою смущает душу:
страх Аида, голос Бога?
«Уберу с тебя личину,
наложу запрет на Требу,
по какому, ангел, чину
полетишь по небу?».
Когда же тьма глаза прикрыла
Когда же тьма глаза прикрыла
и потянула вниз, пытался прирастить
я ангела светящиеся крылья
с коричневой иконы, да простит
мне тот, кто полон силы
и чудо образов ревниво чтит, —
доска молчит и мне невыносимо,
и ангел мне немой отмстит.
Когда же с мглою память воевала
и положила, как заплатку, свет,
как корневища с комьями земли
родные буквы увидал я
и принялся скороговоркой петь.
Но глас беззвучен и не обращает
добро, глаголи, веди