Петляя между трущобными домишками, я удалялся все дальше от
жилища Мью, от почти разрушенного дома старика спасшего меня себе
на погибель. Встреченные местные глазели на бегущего, забрызганного
кровью человека, рыскающего глазами по сторонам, и старались
убраться в сторону, от греха подальше.
Дубинку я укрыл под одежду, а лицо умыл, зачерпнув воды в
какой-то лохани. Затем, сорвав с веревки тряпье, завернулся в него
и зашагал спокойнее, поглядывая себе под ноги и по сторонам из-под
импровизированного капюшона.
Ищут меня, это несомненно. Раз приятель Босого сказал про
приметы, то совпадение слишком уж явное.
На Арене я единственный, кто остался жив. Иначе бы меня там
прикончил следующий смертник. С копьем в боку я был не способен
сопротивляться. Победителю Арены оставляют жизнь, какой бы тяжести
преступление на нем не висело, это закон, неоспоримая воля
Императора. А чтобы потом вышвырнуть лишенного памяти счастливчика
на корм рыбам — про это в законе никакого запрета нет. Или как
быть, если преступлений много?
«Мы отпустили его, он свободен!»
Может сдохнуть от ран или просто утонуть, если повезет.
Кулаки против воли сжались, я чувствовал, что вовлечен в
какую-то смертельную игру. Но как же трудно, когда не помнишь ее
правил...
Привалившись к выщербленной временем каменной кладке, невесть
как сохранившейся в этих нищих кварталах, я некоторое время
осматривался, пытаясь понять, где оказался. До порта отсюда не
очень далеко, но большинство развалюх заброшено или покинуто
жителями. И судя по всему, довольно давно. Часть построек уже
успели растащить предприимчивые бедняки. Но там, где я сейчас
стоял, все было нетронутым. Как будто люди просто ушли.
Обнаруженная мною область была шагов в сто в поперечнике.
Обнаружив странность, я не поленился ее проверить. Это важно. Ведь
мне предстояло здесь ночевать — солнце скрылось за горами и небо
стремительно темнело.
Забравшись в одну из хибар, я скинул в кучу наименее грязные
тряпки, обустраивая лежанку, и уже подумывал, не развести ли мне
огонь, как на пороге возник паренек лет десяти. Тот самый, что
застыл соляным столбом, когда я выскочил из хижины Мью. Некоторое
время он стоял, привыкая к темноте помещения, а затем неуверенно
шагнул прямо ко мне.
Я молча наблюдал за ним, держа дубинку наготове, но больше
никого слышно не было. Мальчик пришел один.