К чему снится Император? - страница 17

Шрифт
Интервал


Вечером вернулся отец. Мы с матерью ждали его. Остальных детей отправили по комнатам. Николай обнял нас.

- Ты жив! Ты жив! – повторяла маменька. – А нас тут чуть не захватили…

- Знаю. Ах, душа моя. Само милосердие Божие спасло нас. Всё позади, позади…

Зимний дворец гудел от разговоров. Людей стало ещё больше, чем было днём. В седьмом часу вечера родители, бабушка, великий князь Михаил и я в ненавистном мне голубом мундире с голубой лентой через плечо, подъехали к дворцовой церкви.

К нам навстречу с крестом и святой водой вышел митрополит Серафим. Служба была быстрой. Все устали. Николай и Александра стояли на царском месте на коленях и тихо повторяли слова молитвы. После слов хора «многие лета», они посмотрели друг на друга и увидели на глазах друг друга слёзы.

Ночью начались аресты, многие мятежники приходили и сдавались сами. Николай проведывал жену, которая легла, окружённая детьми. Он сказал, что Милорадович скончался, называл ей фамилии арестованных, а она всё не верила. В этот момент внимательно всё слушал только Александр, единственный не спавший из детей.

Медленно наступал серый рассвет.

Декабристов казнили в июле. Император до сих пор находился в сильном стрессе. Так, он писал матери в эти дни: «…у меня прямо какая-то лихорадка, у меня положительно голова идёт кругом. Если к этому ещё добавить, что меня бомбардируют письмами, из которых одни полны отчаяния, другие написаны в состоянии умопомешательства, то уверяю вас, дорогая матушка, что одно лишь сознание ужаснейшего долга заставляет меня переносить подобную пытку».

Дворяне же вовсю обсуждали личность нового государя. Говорили, что его брат, Александр I в первые дни своего царствования выпустил всех политических узников, а он-де начал с тюрем и казни.

Вспоминали и о том, как вёл себя Николай, будучи великим князем. Однажды он разругал офицера лейб-егерского полка В.С. Норова и, стукнувши ногой по земле, обрызгал его грязью. Норов, а затем и все офицеры полка подали в отставку. За это их перевели всех в простые армейские полки. На учении Николай чуть было не схватил офицера Самойлова за воротник. На что тот ему ответил: «Ваше Величество, у меня шпага в руке». Николай отступил, но после мятежа дважды уточнял, не замешан ли Самойлов. Тот не был участником, иначе участь его была бы незавидна. Норов же оказался членом тайного общества, был арестован и осуждён на каторжные работы. Государь не желал никаких насмешек, никакого юмора в его адрес даже от родных братьев. Так, он писал из Петербурга в Москву: «…Я получил сегодня после обеда твоё письмо, любезный Михайло, и благодарен тебе весьма за оное, но не за «Ваше Величество». Я не понимаю, что тебе за охота дурачиться; а ещё менее понимаю, как можно в частном письме, разве в шутку, себе позволить с братом выражение, которое походит на насмешку. Я прошу тебя серьёзно переменить этот тон, который меж братьями вовсе не приличен. Оставайся в Москве, покуда матушке угодно или жене твоей нужно будет…Твой навеки друг и брат Н.» Впрочем, надо отдать должное Николаю, – он мог и награждать. Так, заболевшему придворному историку-консерватору Карамзину он дал 50 тысяч рублей на лечение и снарядил целый фрегат для его поездки за границу. Для своих людей, он в принципе, не жалел ничего.