Пришли на Гагаринскую, дом №1, вскарабкались на шестой этаж. Два десятка молодых людей стояли друг у друга на плечах, образуя пирамиду. Лёнька и еще один, помоложе, командовали гимнастами. Худой стоял, зажав в зубах спортивный свисток, и сигналил им то коротко, то длинно. А старший Трауберг хлопал в ладоши и периодически выкрикивал:
– Стоять! Ввысь! Хрупко! Плечи!
Повинуясь приказам свистка, живая пирамида преобразилась сначала в звезду, затем в нечто, напоминающее песочные часы, а затем рассыпалась человеко-бусинами.
– Что это? – шепчет Иса Илюше.
– ФЭКСы3, – Илья выпустил из себя слово, как птицу в форточку.
Худого звали Гришей.
– Козинцев, – представляется он, протягивая руку. – Григорий Михайлович.
Лет этому Григорию Михайловичу ровно столько же, сколько и самому Исе – целых семнадцать, но Исаак безоговорочно, раз и навсегда верит, что у долговязого парня есть основания именовать себя по отчеству и ожидать подчинения. Немалые притязания Лёньки Трауберга и этого самого «Григория Михайловича» окончательно проявились, когда Иса прочел брошюрку-манифест «Эксцентризм», подсунутую ему младшим Траубергом. Прочтя ее, Иса немедленно, сию секунду, на этом самом месте захотел стать артистом. Он хочет вместе с Лёнькой, Григорием Михайловичем и примкнувшим к ним темпераментным товарищем Серёжей Юткевичем ниспровергнуть академическое искусство и воздвигнуть на его месте «искусство без большой буквы, пьедестала и фигового листка… искусство гиперболически грубое, ошарашивающее, бьющее по нервам, откровенно утилитарное…» Немного страшно стало за классику, но Ису утешают слова старшего Трауберга:
– Лучше быть молодым щенком, чем старой райской птицей.
Иса впервые в жизни глядит на Лёньку с уважением.
– Да это не я сказал. Это Марк Твен, – улыбается Лёня.
У Дузи был плохой почерк. Он торопился, выводил буквы с островерхими шляпками, царапал бумагу, почти ранил ее пером. Но порой, когда он не задавался и забывал накинуть маску эдакого непонятого гения, спасителя, Байрона без Греции и Лермонтова без дуэли, почерк Дузи становился твердым, надежным, как теорема Пифагора, выдавая в носителе прилежного гимназиста. На конверте хорошим гимназистским почерком Дузя начертал: «В гор. Петроград. Г-ну Е. Д. Гринбергу, Гороховая, 12/20.