.
Папа, посмотрев на этого «г-на», цокнул языком и мрачно покачал головой:
– Дузя, Дузя… И врагов не надо с такими родственниками.
– А что такого? – недоумевает Асенька. – Мы носим зонты и калоши.
– Да, носим, да. Но позволь растолковать тебе, а через тебя и твоему тупице Дузе – вслед за почтальоном к господам в калошах наведываются товарищи в кожаных куртках.
Ах, вот на что намекает папа! Скучно. Ася будет носить лайковые перчатки и шляпки, а также ридикюль, подаренный тетушкой из Ревеля, до тех пор, пока они не истлеют на ней. Ася нежно улыбается отцу и упархивает из гостиной читать Дузино письмо.
Она читает. Сердце Асино колотится, выплясывая волнение. Дождь за окном бьет по железному карнизу, выстукивает в унисон сердцу. Учебник по алгебре белеет на столе равнодушным квадратом. А воспоминание о киевском мальчике оседает щемящим облаком куда-то к низу живота.
23/IX 1922 г.
Киев
Ну и свинья же я, Ася. До сих пор не удосужился ответить тебе на письмо. У меня все время было какое-то такое состояние, что неохота было писать.
Перво-наперво, разреши с тобой познакомиться как с семиклассницей. Немедленно сообщи, скольким семиклассникам ты вскружила головы и занесла под свой каблучок? Что-то больно веселые вечеринки устраиваешь! Смотри, как бы ты березовой каши на завтрак не отведала. Не знаю, как бы на это реагировали некоторые киевляне (златокудрые, конечно), которых мне случайно приходится встречать здесь. Тем более что они так надеются на себя, они так похорошели, так франтовато одеты, они такими павами выступают. Носик у них немного кривой да ножки подгуляли, но ничего ведь? Вам ведь, о царица, они нравились еще недавно. Вы в последнем письме просили не приветствовать их, они, мол, недостойны и кивка вашей венчанной головы. Не извольте беспокоиться, несмотря на то, что мы их не раз и не два раза встречали, и каждый раз их чарующий облик приводил нас в восхищение, так и подмывал сказать им что-нибудь тепленькое, мы воздерживались от горячих разговоров, памятуя, что потом, пожалуй, придется раскаиваться – так вы нам голову намылите.
Твое письмо последнее лежит передо мной. Мне хочется спросить тебя, все ли у тебя еще такое «безумное» настроение, как в то время, когда ты мне писала, все ли еще душевный покой твой балансирует на грани? Какова амплитуда его движения? А звуковые волны? – Чьих ушей они достигают? Я не шучу. Я серьезно. В твоем письме последнем уловил ноту печали, нотку волнующих поисков. Ты знаешь, Асенька, я пришел к тому заключению, что переписываться «по существу», по вопросам повседневной обыденщины не стоит. Когда мы имеем близкое соприкосновение физическое, когда мы можем каждую минуту увидеть друг друга и прочесть настроение, душевное состояние один другого – тогда легко говорить «по существу», т. е. о тех вопросах, которые могут нас захватить в данную минуту. Когда же ты в Питере, а я в Киеве, я совершенно не могу проникнуться твоим настроением, я знаю только себя. Но поскольку между нами установилась какая-то непроизвольная духовная связь, поскольку нам приятно знать каждое переживание один другого, малейшую эмоцию – давай будем писать не по общему трафарету.