Я наблюдал за действиями нового лидера России без особенных надежд. Он был родом из прозападной интеллигенции – он был её произведением, хотя и не был её частью, – сыгравшей решающую роль в катастрофе. Мог ли он стать двигателем реванша, двигателем возрождения? Чтобы стать президентом, он должен был принять начальные условия, которые станут препятствием на пути, хотя этот путь – как показали последующие события – можно сказать, и не был его путём. Но в пределах той свободы, какую по рассеянности оставили ему те, кто определил его на должность, – российские олигархи, он начал восстанавливать какую-то «вертикаль власти», создавать другой «скелет» вместо того, которого больше не было. Я наблюдал за этим немного издалека (я уже вернулся в Италию, но не сказал России «прощай»), когда он очень жёстко положил в Чечне конец самоубийственному ельцинскому правилу: «берите столько суверенитета, сколько хотите». Дудаев поймал Ельцина на слове. Путин перевернул страницу, немедленно объяснив всей России, что русским суверенитетом больше разбрасываться не будут.
Единственным добрым знаком – с моей точки зрения журналиста, который изучал своё дело, работая корреспондентом в Москве, – было его наступление на двух олигархов, державших в руках главные телеканалы страны и со своих телевизионных трибун контролировавших действия нового президента, в буквальном смысле купив значительную часть посткоммунистической журналистской элиты. Владимиру Гусинскому и Борису Березовскому пришлось покинуть страну (новые постсоветские порядки не предполагали их физической «ликвидации»), и их телеканалы были переданы без особых церемоний в руки и под контроль политической власти, после того как в течение десяти критических лет служили рупорами «американского образа жизни» в России.
Было, однако, одно событие в эти первые годы путинской власти – я уже говорил о нём раньше, но теперь вернусь к нему, т.к. думаю, это был один из главных моментов, изменивших взгляд Путина на мир, – которое немало меня поразило. Это было решение американской администрации Джорджа Буша-младшего выйти в одностороннем порядке из договора по ПРО 1972-го года. Это был 2002 год, прошло 2 года первого президентского срока Путина. Это был, в сущности, конец того переговорного процесса, который начался в Хельсинки, потом прошёл через «Остполитик» Брандта и Шмидта и в последующие годы продвигался с переменным успехом до Рейкьявика с Горбачёвым и Рейганом. Это было, конечно, воплощение в действительность плана неоконов и новой концепции американской национальной безопасности – «доктрины Вулфовица», которая стала причиной и 11-го сентября 2001 года. Она была, разумеется, вызвана необходимостью дать толчок американской экономике, с 2000-го года начавшей проигрывать в борьбе с рецессией. Самым простым способом было изобрести новые масштабные военные стратегические государственные заказы. Но она была также и следствием чего-то, что произошло в Москве. В предшествующее десятилетие – особенно в эпоху Билла Клинтона – Соединённые Штаты открыто перестали заботиться о так называемом «стратегическом паритете». В самом деле, никакого стратегического паритета больше и не было.