– Ну-у-у, – протянул Степан Федорович, – от нас многое зависит. Вернее, от наших слов. Скажем мы, например, что Мартынов был вспыльчив и неуравновешен, то уже не будет сомнений, что он сам руки на себя наложил.
– В каком смысле?
– Ну а что ты хочешь? Чтобы тут ходили и выясняли на предмет профпригодности преподавательского состава? Нарушения бы вынюхивали или еще чего?
– Так мы-то тут при чем? И зачем врать? Он был вполне нормальным парнем, умным, талантливым! – не выдержал Герман. Разговор явно принял самый неприглядный оборот, и хотелось уже уйти из этой душегубки как можно быстрее.
Теперь Герману стало понятно возмущение ребят. Мерзкое это дело – оговаривать того, кто уже не в силах оправдаться.
– Я понимаю, мне тоже нравился этот паренек, но его же все равно не вернуть. – Дыхание у заведующего стало прерывистым. Казалось, круглый живот, второй подбородок и пышные обвислые щеки мешали воздуху добираться до легких, и он прорывался с большим усилием. – А нам ни к чему лишние проблемы. Тем более скоро защита дипломов, работы невпроворот.
– Ты, Степан, можешь говорить что хочешь. А я наговаривать на мальчишку не буду, – отрезал Герман и встал, собираясь тут же незамедлительно покинуть помещение.
– Погоди, – проскрипел начальник, – у меня еще не все.
Герман застыл вполоборота.
– Вот, тут тебе передали. – И Степан Федорович достал из ящика тумбочки небольшую коробочку, обернутую в грубую серо-коричневую бумагу, перевязанную лентой.
– Что это? – удивился Герман.
– Не знаю, в пятницу еще заходил мужик один, ну представительный такой. Я его еще с тобой как-то видел. Кто-то из твоих знакомых. Вот, передать просил. Сказал, что торопится, а у тебя консультация как раз была.
Остаток дня Германа не покидали мысли о студенте. «Как жаль, как жаль, – крутилось в голове, – ведь у него могло быть прекрасное будущее». Герману хотелось скорее в душ – смыть противный осадок от разговора с заведующим кафедрой. Душа желала очиститься, словно ее изваляли в чем-то непотребном.
Марина так и не позвонила.
«Может, набрать самому? Хотя… Нет! Это мне врали!»
И еще непонятная бандероль, увесистая, хоть и небольшая. От кого бы это могло быть?