Природная наблюдательность, ежемесячные подробнейшие доклады
Анны Зверевой и «Невидимый Сокол» — три столпа позволяющие князю
Соколову хорошо знать и отчасти даже понимать сына.
— Главное, что заговорщики будут действовать и, рано или поздно,
наверняка совершат ошибку. Все совершают, — убежденно заявил
отец.
Я выждал пять секунд, позволяя князю Соколову выдохнуть
напряжение и уменьшая вероятность получить немедленное и
категоричное «нет».
— Зачем ждать, если можно выключить их осторожность моим
отъездом в Прагу, — мягко озвучил я свой логический довод и ровным
тоном продолжил, — если заговорщики действительно верят, что я
ретранслятор, то и действовать в мой отъезд из столицы они начнут
куда активнее, будучи уверенными что твой дар до них не
дотянется.
— Ты не поедешь в Прагу, — перешел князь Соколов на открытое
давление и подавляющий властный голос как финальный и решающий
аргумент в любом споре родителя и ребенка.
— Почему? — терпеливо уточнил я и ответа ждать пришлось секунд
десять.
Во-первых, потому что на меня давление никогда не работало.
Во-вторых, мы в разговоре были не одни. Слухом вполне отчетливо
улавливались как минимум пять сторонних звуков дыхания.
— Потому что в Пражском княжестве я не смогу тебя прикрыть! —
нашел свой настоящий последний аргумент князь Соколов и вбросил его
максимально уверенным и не терпящим никаких возражений голосом, на
фоне которого послышался треск чего-то стеклянного.
— Я это всецело осознаю, отец, — кивнул я, — твой «Невидимый
Сокол» нужен в столице. Разве не в этом суть приманки?
— Как ты не понимаешь? Без моего прикрытия тебя убьют, Артем! —
упрямо возразил князь Соколов.
В командном голосе отца я отчетливо уловил подавленное желание
приказать мне. По всем писанным законам он мог это сделать. Как
отец. Как князь. Как куратор «Дамокла». Как глава «Расправной
палаты», в конце концов.
Мог, но не приказывал. И, как минимум, за это, я продолжал
уважать этого человека.
— Если бы ты всерьез в это верил, отец, ты бы не позволил мне
войти в игру, — убежденно произнес я и на том конце этой странной
полу-телепатической эфирной техники, обеспечивающей наш разговор
никто не смог мне возразить.
Хотел князь Сергей Леонтьевич Соколов или нет, он знал, что я
прав и могу постоять за себя и без его надзора. Только вот признать
этот факт куда тяжелее, когда в смертельную опасность собственного
сына вогнал ты сам. И если со мной в Праге что-то случится, отец до
конца жизни себе этого не простит.