— Ну чё… — промямлил потрясенный Пауль, косясь на пока что плоский живот подруги. — Поздравляю. Вот только…
— Вот только, — кивнула понуро Труди и отвела глаза.
Все было ясно: если Труди уходит из группы, то либо надо сворачивать цирк и распускать клоунов, либо искать скрипке замену. И искать срочно. Да-а… Эту проблему еще предстояло как-то решать. Но тогда, на следующий день после вечеринки в честь получения Хрустального шара, Паулю было куда важнее другое — то, что беременная подруга наркоту в клубе точно не жрала. Правда, здоровенный, как промышленный холодильник, муженек Труди увез ее от честнóй, уже основательно упившейся компании довольно рано… Но до того, как появились колеса, которые Пауля и выключили? Или после?..
«Звонок другу» ситуацию не прояснил: Труди про таблетки ничего не знала. Зато у нее имелась другая, совершенно зубодробительная информация. Бесконечно мирный вне бизнеса Люка оказался за решеткой.
— За что? — тихо поинтересовался Пауль, у которого желудок сжался и шерсть на холке встала дыбом от сквернейшего предчувствия.
— Он изнасиловал и избил какую-то девицу… — сообщила мрачно Труди.
— Фигасе… — выдохнул Пауль и замолчал.
Молчала и Труди. А потом у Пауля запиликал второй входящий, и он с подругой торопливо простился. Но это звонил Зиг с той же новостью. Естественно, Пауль спросил у него о вечере в клубе, но Зиг только выматерился и отрубил связь.
Что же за дрянь тогда скормил им всем Люка? Ответа на этот вопрос у Пауля не было. У него вообще не было никаких ответов ни на что. Зато имелась куча вопросов. Например, такие: чью сережку он нашел в складках белья на собственной развороченной и перемазанной спермой постели наутро после посещения клуба? Кому принадлежала кровь на подушке и простынях? И какая женщина оставила на них же свой запах? Он был слабым, не волчьим, а, скорее, человеческим, и все же в первый миг показался Паулю знакомым, но… Одно сплошное «но», долбись оно всяко и разно!
— Ты что, кого-то изнасиловал? — весь подобравшись и став очень серьезным, поинтересовался Мартин, выслушав эту часть излияний брата. — Как этот твой Люка?
— Говорю же: не помню! — рыкнул Пауль и запустил пальцы в свой и без того лохматый хаер.
Мартин с отвращением глянул на его изрисованные цветными узорами и картинками руки, на кольца с черепами и адскими рожами, и вновь обратил взор на лик Единого бога, явно ища поддержки. Но тот имел вид отпетого уклониста. Казалось, что так и норовит смотаться. От греха. Пауль подозревал, что и Мартин тоже с удовольствием бы смотался. Но деваться ему (как, впрочем, и создателю от своих созданий) было некуда — приходилось слушать мудовые страдания братца. И давать советы, которые хоть как-то могли потянуть на разумные.