Человек с кинжалом сделал шаг вперед и коснулся холодным
металлом ее лица. Кристина замерла, дышать позабыла, с нечеловеческим страхом
вглядываясь в черные глазницы маски, – палач наслаждался ее страхом… Потом провел
легонечко по щеке, спустился к шее, коснулся глухого ворота платья…
- Кристина… - раздался едва различимый глухой шепот из-под
маски. Впрочем, может, показалось?
А потом он вдруг резко схватил тонкую ткань на ее груди и,
ожесточенно орудуя кинжалом, стал сдирать платье, пробираясь к дрожащему телу.
От возмущения дар речи вернулся: Кристина закричала,
забилась раненой птицей, а он все сдирал, сдирал с нее одежду, превращая ее в
бесполезные лоскуты, летящие в пламя камина. Но напрасны мольбы, напрасны слезы
и крики, – там, внизу, никому нет дела до утех с куртизанкой. Никто не слышит,
никто не спешит ей на помощь.
А палач сдирает остатки одежды, не оставляя ни единого
шанса на побег. Закончил. Любуется своей работой, не обращая никакого внимания
на жалкое сопротивление и визг своей жертвы. Она красива. Красива в своей
наготе и прекрасна в своем страхе. Жмется, прикрыться хочет, не понимая, что
все ее попытки тщетны и лишь раззадоривают окруживших ее самцов. Они
наслаждаются ее страхом, упиваются, будто нектаром, и тела их каменеют от вида
догола раздетой девчонки…
Он подошел вплотную, нарочно касаясь нагим телом девичьей
кожи, и провел рукой по ее лицу – жестко, властно, не давая отстраниться от
злого касания. Ему хотелось ее целовать – жадно, дико, вот такую, беспомощную,
разбитую и дрожащую от ужаса. Да только маска мешает. А еще он хотел заломить
сейчас же эту гордячку и подчинить своим желаниям – самым разным, самым
изощренным… Но даже сейчас, скрученная и почти обездвиженная, она умудрялась сопротивляться
и кусаться, кричать как резанная и брыкаться, все норовя ударить.
Кинжал в ладони сменился бутылью – ему надоело ее сопротивление.
Пока она билась в истерике, он запрокинул ее голову и влил ей в рот вино. Она
заморщилась и попыталась выплюнуть его, но он не дал – все вливал, вливал,
заставляя глотать, растворяться в новом, незнакомом для нее чувстве опьянения.
Нет, он не о ней заботился – ему плевать, будет она чувствовать, что с ней
делают или нет, – ему просто надоел ее крик, ему просто хочется, чтобы ему не мешали,
сопротивляясь… В последних порывах воспротивиться Кристина умудрилась
увернуться и плотно сжать губы – и липкая холодная жидкость потекла по ее лицу,
струйками стекая на расслабившееся, полуобмякшее в мужских руках ее тело. Она
достаточно пьяна – он отбросил опустевшую бутыль в сторону.