Кристина привстала, превозмогая боль, а ладонь наткнулась
на холодную липкую субстанцию на полу – она еще не знает, что она здесь
повсюду: на полу, на ней самой… Голова кружится, она все еще пьяна, вот только
почему же разум так беспощадно чист? Почему случившееся она помнит так ясно?
Что делать ей теперь? Надо найти платье, вернее то, что от него осталось. Ах
да, они сожгли его в тогда еще пылающем камине.
Кристина подползла к двери и дернула за ручку – открыто.
Там, внизу, веселый раздается смех, там жизнь течет… И мертвые,
пустые души все так же хлещут свое пиво, заедая жирным подгоревшим поросенком.
Хотелось одного. Умереть. Не видеть больше никогда эти
довольные лоснящиеся морды, у которых из живого-то и осталось – желудок и то,
что промеж ног болтается; не видеть больше оскалы похабные, не слышать мерзкие
голоса…
Чуть жмурясь от ударившего по глазам света, она, шатаясь,
прижимаясь голым телом к теплой деревянной стене, спускалась вниз. Людской гул
стих, но она знала, почему: все внимание приковано сейчас лишь к ней одной.
Плевать. На все плевать! Сейчас все закончится, и не будет больше боли и стыда!
После недолгого затишья посетители зашевелились, среди
тихого шипения отчетливо послышалась непристойность в ее адрес. Плевать!
Какой-то тип попытался преградить дорогу к выходу и, кажется, предложил
«поразвлечься» с ним… Плевать! Обошла мерзавца и пошла дальше. Одна теперь
цель, одна ей дорога. Там, за небольшой площадью есть роща, в роще – заводь.
Когда-то, в далекие светлые времена ее детства, она без опаски гуляла с
сестренкой в этих местах и в этой чертовой таверне когда-то подолгу стояла в
очереди за свежей выпечкой… Когда это было? И было ли вообще?
Под гул людской молвы Кристина вышла из таверны. Уже давно
стемнело, и прохладный ночной воздух приятно заполонил легкие. Ступая босыми
ногами по остывшему камню, она почти бежала в сторону рощи…
Быстрее же, быстрее!
Так не терпится поставить жирную точку во всем этом
безумии, страшной кульминацией воплотившемся сегодня!
Она бежала, чувствуя, как холодный ветер ласкает опороченное,
бесстыже нагое ее тело, как капли еще не застывшей мужской похоти на ее коже
зашевелились холодными ядовитыми змейками и побежали по ногам; как мокрые
слипшиеся волосы, пропахшие насильниками, липнут к лицу, заставляя ненавидеть
собственное тело все сильнее и сильнее…