Старое село наше, древнее. Добраться сюда и в дороге не заплутать – уже подвиг. Уважу гостя.
Последнее время редки они стали, одичала я совсем. Еще немного и веялица с лихвой дороги заметет, на целый холодный сезон останемся взаперти. От внешнего мира защищенные. Морозом крепким, подушкой снежной и стеной ледяною. С трудом верю, что еще можно проехать, с опаской поглядывая на высокие кучугуры.
Это там, за границей полей и непроходимых лесов, город да суматоха. Прогрэ-эсс, как говорит мой сосед Николька. Все на машинах да самолетах друг к другу добираются, ноги сбить боятся, от усталости стонут и плачут, как дети малые. И теперь не голосом общаются, а пальцами. Как это, до сих пор не ведаю. А у нас тишина вокруг, и жизнь размеренная и неспешная. Умиротворенная. Чистая и светлая, как вот эти снежинки на подоконнике. Не тронутые.
Выросла я в этой глуши под крылом покойной бабушки Сони. Она мне свое дело и передала. Всему научила. Да ушла внезапно, предупредив, чтобы не бралась я сшивать дела любовные. И я слушалась, следовала ее наставлениям. Никогда не склеивала судьбы разбитые, даже если крепко припекало и унылые умоляли слезно. На порог не пускала болезных, что за приворотом захаживали.
Обижались. Скалились. Даже проклятьями сыпали, но я на своем стояла. Как камень была крепка.
Да трещинки пойдут в сей неспокойный день. Расколется глыба, зазмеится щель по плите монолитной. Слабое место вот оно где, окажется. В сердце моем.
Зарычит Гром под окном, из будки шарахаясь. Цепь зазвенит, и стена вздрогнет от псиной ярости. Видать, чувствует беду, хороший мой.
Тяжелый ботинок по крыльцу громыхнет, струшивая снежные комья, но пришлый стучать не спешит. Будто сомневается. А сердце мое бабахнет в груди, будто кувалда о железную стену. Быть беде. Тревога, как сок чистотела, горькая и неприятная, польется в горло и в душе осядет. Что за человек такой сильный, что еще дверь не открыла, а меня трясет всю, как березовые листья по весне от ветра ледяного?
Отбрасывая вышитое полотно на растрескавшийся стол да скатертью белоснежной устеленный, выпью залпом стакан воды. Гляну на работу свою. Игла пальцы захолодит да задрожит, будто живая. Готова работать, но прерваться придется.
Маки и васильки загорятся на льняном поле, желтые колоски, как солнечные лучи, рассекут картину и утонут в синеве неба. Мило вышло, хорошие деньги за нее дадут.