Продуктовый магазинчик, чья вывеска лежала на земле, был здесь единственной соломинкой, за которую хотелось ухватиться. О пополнении скудных запасов того, что я не могла открыть, не было и речи. Это было очевидно.
Сухие макароны… Мне больше ничего не нужно… Разве что мне пригодился бы какой-нибудь хороший нож, чтобы открыть консервные банки, мне требуется зубная паста и щетка для нее, не одна, наверное, мне нужны жареные баклажаны, грибы, овощные салаты…
Я просто хочу есть, и я бы разделила соседскую собаку с ее обладательницей, если бы могла…
Но какая же это гадость…
Тошнота нахлынула на меня в тот момент, когда мысли покинули мою дурную голову, и я стояла у стеклянной двери, что медленно покачивалась на верхней петле. Она дернулась от порыва ветра, а я согнулась, выплескивая из себя клейкую, стоявшую комом в горле, массу, в которой виднелись кровяные прожилки.
Все внутри меня было сухим и гнилым, оно было гадким и мерзким… Больным.
Хотя, этот процесс во мне нельзя назвать гниением. Это что-то другое… Что-то странное.
Толкнуть дверь от себя я все же смогла, но, оказавшись в магазине, тут же ухватилась за дверной проем, ощущая, что костяшки моих пальцев побелели и напряглись. Вся я напряглась, а внутри даже сердце застыло, натянувшись струной.
И здесь все было таким… тихим, спокойным… грязным… живым и мертвым.
Бурые пятна на светло-синей ткани блузки были циничной насмешкой над обладательницей некогда этой красивой, весенней одежды. Но «девушка» не могла понять всей иронии собственной жизни. Она только уныло бродила меж полок, как бродили меж ними и другие «люди», что так напоминали собою сонных мух…
Улица продолжилась. Улица была везде. Больные, такие же «люди» как и я, были везде. Они наполняли собою все помещения, все углы, и нельзя было избежать их молчаливого общества.
Я никогда не знала, что жила в столь густонаселенной местности.
Влившись в эти нестройные ряды больных, я ощутила, как внутри моего сознания что-то меняется. Эта картина заседала в моем больном, гнившем мозгу бытием, рутиной.
И я теперь должна приходить сюда… каждый день… и видеть их. Смотреть на них, разговаривать с ними…
Нет-нет-нет. Я сюда прихожу впервые и ровно на пять минут. Мне только найти макароны… Я никогда сюда не приду, ведь здесь… здесь…
– Апокалипсис… – голос мой был тихим, хриплым шепотом, но даже так привлек внимание больных, когда я, не сдержавшись, закончила свою мысль вслух.