– Какое это вино? – показал он на кувшин.
– Местное, – буркнул повар, доставая из шкафа баночку с дегтем, и другую, со смолой.
Сарух, тем временем, уже присосался к кувшину. Митя сожаления не испытал.
Выйдя из кухни, тщательно вымыл ноги, вытер собственной набедренной повязкой. Намазал дегтем. Защипало конкретно! Сверху наложил слой смолы. Посидел не двигаясь, чтоб засохла. В темнеющем небе зажигались первые звезды. Стрекотали цикады и летали светляки. Воздух посвежел, хотя не было ни ветерка. Труп на стене подвялился и уже почти не вонял. Жизнь казалась прекрасной. Только сколько её осталось, жизни-то…
Гонг прозвонил отбой.
Стараясь идти на ребре стопы, проковылял в свой ХVIII нумер. Не успел плюхнуться на матрас, как в дверь из сумерек коридора проскользнула женская фигура в бесформенном балахоне.
– Салют, Димитриос! Я Олла, – она потянула завязки, и одежда упала с её плеч.
Кожа девушки таинственно светилась в скупом луче звёздного света, проникавшем из окошка. Черты лица в полутьме было не разглядеть. Но стройная, черненькая, невысокая.
– Салют, Олла!
Она, не двигаясь, стояла у двери.
– Ты красивый, новичок, – тихо засмеялась девушка, – Мне повезло сегодня!
Митя был в замешательстве. Так, без всяких прелюдий, ему было неловко, и он не знал, с чего начать.
– Как ты хочешь, о гладиатор? Стоя? Лёжа? Я умею многое, – пришла на помощь Олла.
– Ляг, полежи рядом. Я должен привыкнуть к тебе, – застенчиво прошептал Митя.
Она легла, прижалась тесно. Осторожно провела пальцем по бровям, погладила по голове. Пахло от неё чесноком, едким женским потом и розовым маслом. Немного, но отчетливо. Такая, значит, миазма. Но эта смесь запахов не отталкивала, а наоборот, возбуждала.
– Это духи? – пробормотал Митя, легонько целуя партнершу в шею.
– Ну, что ты! Откуда у нас, рабынь, духи! Это я сорвала несколько роз и натерлась цветами… – прошептала она в ответ, нашаривая ладошкой его мужское достоинство.
Под рукой произошло маленькое чудо: то, что, казалось, умерло от усталости, вдруг расцвело и гордо расправило могучие плечи. Обнаженная, прохладная грудь Оллы прижалась к его зудящей от свежей татуировки груди. Грудь была небольшая, приятной заостренной формы с большим соском, очень упругая. Мите захорошело.
– Эй, Димитриос! Ты будешь пахать сегодня свою пашню или нет? – неожиданно раздался голос соседа справа, африканца Феликса (Феликсом его назвали уже в школе, так как его настоящее имя было не произнести), – Я хочу спать, но надеюсь прослушать хотя бы первую борозду!