– Полина, всё хорошо, – руки Бакинского обхватывают меня. – Мы не умрём. Лёшка не останется один. Всё в порядке. Мы больше не падаем.
Не могу открыть глаза. Мне страшно до жути. Так и стою, хватаясь за его тело, как за спасительную соломинку.
Лифт снова дрожит, снова срывается вниз, снова замирает.
Сердце разрывается от леденящего ужаса. Я умру в этом железном капкане. Разобьюсь, как лепёшка. Не увижу первую игру сына. Не посмотрю первый спектакль.
– Полина, всё будет хорошо, – убеждает Бакинский, но я упрямо качаю головой.
– Не будет! – я близка к истерике.
Я в панике. Лифт снова трясётся. Но не падает. Пока.
Губы Бакинского так близко к моим. От него исходит жар, а я леденею от страха.
Лифт торопливо срывается ещё на несколько сантиметров. Или метров. Сложно оценить.
Я вздрагиваю, готовая разрыдаться. Но тут Николай Петрович касается моих губ, и я забываю обо всех проблемах.