Тем более, если у него орлиное зрение.
Тепорий в воздухе окончательно перестал светиться – наступила
эйкрийская ночь. Вода, днем удивительно прозрачная, обернулась
чернильно-черной жидкостью. «Чайка» превратилась в плавучий маяк –
зажглись ходовые огни, включились все лампы и, конечно, мощный
прожектор.
Колобков все-таки загнал сыновей спать, но зато вместо них
проснулась Оля. Ее превращение Петровича несказанно обрадовало –
подумать только, живой орел! Хотя вредный папка не разрешил дергать
его за хвост и гладить клюв.
Обучение Угрюмченко полету шло довольно вяло – у него ничего не
получалось. Он старательно взмахивал крыльями, но делал это чисто
механически, как машут актеры, одевшиеся птицами.
Конечно, результат выглядел довольно жидко. Гена с Валерой
несколько раз подбрасывали огромного беркута в небо, но из этого
тоже ничего не вышло.
- Когда мама-орлица учит орлят, она выкидывает их из гнезда, -
поведала Света. С больным немцем сейчас сидела Зинаида Михайловна.
– Дядя Петрович, может...
- Нет уж, дочка, на такое я не согласен, - отказался беркут. – Я
уже старый, тебе меня что, не жалко? Хорошо, если полечу, а вдруг
да нет? Надо другое чего-то придумать...
- Сейчас...
- ...на примере...
- ...покажем! – пропыхтели близнецы, тащащие связанного
птеродактиля.
- Эй, я кому велел спать ложится?! – возмущенно гаркнул на них
Колобков.
- Да ну, нафиг, пап, чего мы там не видели?! Успеем! – хором
заявили Вадик с Гешкой, подтаскивая вырывающегося ящера к
фальшборту.
- А ничего придумали, - одобрительно посмотрел на них беркут
Петрович. – Ну-ка, сынки, столкните его, а я посмотрю, как
надо...
- Щас! – хором отрапортовали близнецы, переваливая птеродактиля
через фальшборт.
- Лети, лети, дракончик!.. – возбужденно запищала Оля, -
...ой...
Птеродактиль никуда не полетел. Он только каркнул что-то
бессвязное, плюхнулся в воду, несколько секунд неуклюже барахтался,
а потом очень быстро пошел ко дну.
- Развязать забыли, - поджал губы Колобков, глядя на круги на
воде. – Ну ладно, вперед умнее будете.
- Ах, это удивительное зрелище полета, это чудо, недоступное
людям! – обернулся вокруг своей оси Мельхиор, словно балерина. –
Рожденный ползать летать не может!
- Чепуха! – фыркнул Бальтазар. – Гусеница рождается именно
ползать, но после превращения в бабочку она еще как летает!
Совершенно неверная поговорка!