- Уговорил, черт речистый! – хлопнул Угрюмченко по плечу
Колобков.
- Ай-ё-ё-ё! – скривился механик. – Иваныч, мля, у меня ж рука
сломана, ты что, мля, делаешь?!
- Так она же у тебя пониже сломана, - испугался Колобков.
- Дак все равно больно! Бутылка с тебя за это, Иваныч.
- Хи-и-итрый... – осклабился Петр Иванович. – Зинулик, выдели
Петровичу за мой счет четверть коньячку.
- Вот кого точно надо за борт, - указал на птеродактиля
Угрюмченко. Тот, догадавшись, что речь о нем, яростно защелкал
клювом. – Я из-за этой птицы в гипсе хожу. Вот как я буду тут все
раскладывать, если у меня рука сломана?
- Рука сломана? – неожиданно проснулся Каспар. Он взглянул с
вершины металлической горы на механика, оглушительно чихнул,
надышавшись ржавчины, и сонно переспросил: - Рука сломана? Птица
сломала руку?
- Ага, - осторожно кивнул Угрюмченко.
- Ну этому горю нетрудно помочь. Шшука’покр аутлесс иттен-хорр
зоно... или соно?..
С коротеньких толстых пальцев Каспара сорвались тысячи крошечных
искорок. Они в мгновение ока окутали Петровича, и гипс упал на пол.
И одежда тоже.
А вместо механика из-под нее выбрался здоровенный взъерошенный
беркут.
- Петрович, это ты? – осторожно спросил Колобков.
- Не уверен... – медленно ответил беркут.
Голос прозвучал глухо и в другой тональности – за отсутствием
зубов и совершенно иным строением языка и неба Угрюмченко не мог
говорить так же, как раньше. Но все буквы выговаривал совершенно
отчетливо.
Птица, в которую он превратился, оказалась весьма крупным
представителем орлов. Настоящий «царь птиц». Почти метр в длину, а
размах крыльев добрых два с половиной. Длиннющие искривленные когти
на лапах, мощный клюв, суровые желтые глаза. Перья по большей части
коричневые, но на затылке и шее – белые. Видимо, так отразилась
седина Угрюмченко.
- Ну как, рука больше не сломана? – добродушно улыбнулся
Каспар.
- Нет... но теперь это вообще не рука! – угрожающе взмахнул
крылом Угрюмченко.
Огромный беркут раздраженно прошелся взад-вперед, сопровождаемый
загипнотизированными взглядами семьи Колобковых и Гены с Валерой.
Когтистые пальцы шевелились очень неуклюже – человек, попавший в
это тело, чувствовал себя крайне неловко. Он все время поворачивал
голову влево-вправо, не в силах приспособиться к птичьему боковому
зрению, когда отлично видно все, расположенное по бокам головы, и
крайне скверно – то, что прямо спереди.